Владимир Мосс
Православная Церковь на перепутье

ГЛАВА V
 РОССИЯ: ОТ ГИТЛЕРА ДО ХРУЩЕВА

Аще быша людие Мои послушали Мене,
Исраиль аще бы в пути Моя ходил,
ни о чесом же убо враги его смирил бых,
и на оскорбляющия их возложил бых руку Мою.
Пс. 80:13–14

В России в конце 30-х годов яростные нападки воинствующих атеистов стали заметно слабеть. Конституция 1936 г. восстанавливала "права" духовенства и членов их семей, уравнивая их с правами остальной части населения; так что, например, бывший священник после пяти лет "продуктивной и общественно полезной работы" мог получить право голоса и сопутствующие с ним "права", хотя, разумеется, это зависело еще и от его видимой лояльности к режиму. Кроме того, вновь разрешалось публично упоминать некоторые имена деятелей русской культуры и даже религиозно-политической истории, таких как Пушкин или св. Александр Невский.

Гонение в Польше

Эти уступки могли быть связаны с очевидным провалом антирелигиозной кампании, предназначенной полностью упразднить веру в Бога: перепись населения 1937 г. установила, что одна треть городского и две трети сельского населения все еще были готовы открыто объявить себя верующими. Уступки могли быть вызваны и ростом гитлеровского национал-социализма, побудившим Сталина, чрезвычайно почитавшего Гитлера, допустить немного больше национализма в своем "социализме в отдельно взятой стране". Во всяком случае, первое реальное облегчение, предоставленное не столько религии вообще, сколько Московской патриархии, было определенно связано с пактом Гитлера—Сталина 1939 года и последующими событиями.

"К Советскому Союзу, — пишут В. Алексеев и Ф. Ставру, — отошли значительные части Западной Украины и Белоруссии, а вскоре за ними и три прибалтийские республики — Литва, Латвия и Эстония. Только от бывшей Польши к СССР перешла территория с четырьмя миллионами населения, 1200 православными церквами, духовной семинарией в г. Кременце и четырьмя епископами. Это сразу удвоило количество правящих епископов Московской патриархии, увеличило количество открытых церквей приблизительно на 40 % и снова поставило вопрос об отношении власти к религиозному образованию.
Обычно советские пограничные зоны коммунизировались особенно тщательно. Церкви там закрывались. Когда часть Польши стала советской территорией и пограничной зоной, советская власть была вынуждена пересмотреть свою обычную политику. Начинать большие религиозные волнения и вызывать недовольство населения при наличии немецкой армии по другую сторону границы было слишком рискованно. Надо было учитывать и благоприятный в создавшихся условиях для советской власти факт дискриминации польскими властями Православной Церкви. Перед началом II Мiровой войны поляки закрыли сотни православных церквей на своей территории на том основании, что царское правительство в 1875 г. возвратило эти церкви из унии в Православие. Польское правительство считало возвращение униатов в Православие актом насилия и по-своему восстанавливало справедливость путем насилия же, что, кстати сказать, вызвало протесты даже со стороны католической и униатской церквей.
Результаты этих мероприятий польского правительства были таковы, что, например, в районе Холмщины из 393 православных церквей, существовавших в 1914 г., к 1938 г. оставалось 227, к 1939 г. — 176, а к началу войны — всего 53. Особенно возмутительно было то, что из отобранных у православных культовых зданий 130 церквей, 10 молитвенных домов и два монастыря были просто разрушены. Естественно, что подобные мероприятия вызвали недовольство православного населения Польши и создали благоприятную почву для коммунистической пропаганды и роста симпатий к СССР. В этих условиях советскому правительству в 1939 г. было довольно затруднительно сразу начинать большие гонения и закрывать еще не закрытые поляками православные храмы. Оно предпочло более осторожную политику — подчинение православной иерархии и православных приходов бывшей Польши хорошо контролируемой правительством Московской патриархии. Иначе говоря, это был первый случай, когда советское государство использовало Московскую патриархию для распространения своего влияния на вновь приобретенной территории. Таким образом, Сталину в это время стало невыгодно полное удушение Московской патриархии" (1).

Однако, как говорится, шила в мешке не утаишь: Сталин, когда это было ему нужно, играл роль защитника Православия от католицизма, но вскоре все возвратилось на круги своя. В октябре 1939 г. все церковное имущество на оккупированных территориях было национализировано, духовенство обложили тяжелейшими налогами, Кременецкую семинарию закрыли, а епископа Кременецкого Алексия (Громадского) арестовали. К июню 1941 г. 53 священника были арестованы, из них 37 пропали без вести и 6 расстреляны; количество монахов знаменитой Почаевской Лавры снизилось с трехсот до восьмидесяти, при этом за лояльностью оставшихся должны были следить два монаха, присланных для этой цели из Москвы.

В 1939 г. Московская патриархия назначила архиепископа Дмитровского Сергия (Воскресенского) в Ригу патриаршим экзархом на оккупированных прибалтийских землях, и в 1940 г. он принял Латвийскую и Эстонскую Церкви, которым Константинополем была дарована автокефалия, в Московскую патриархию. Архиепископ Пантелеимон (Рожневский), бывший Пинский, который отказался принять дарование Польской Церкви Константинополем автокефалии в 1924 г., был назначен в октябре 1939 г. экзархом Западной Украины и Белоруссии. Но в июле 1940 г. его отправили "за штат" в Жировицкий монастырь, а на его место был прислан из Москвы архиепископ Новгородский Николай (Ярушевич), пребывавший там до тех пор, пока перед наступающими немецкими частями он не был вынужден ретироваться в Москву.

1) В. И. АЛЕКСЕЕВ, Ф. СТАВРУ, Русская Православная Церковь на оккупированной немцами территории // Русское Возрождение. № 12 (1980) 122–124.

Россия под немцами

Когда 22 июня 1941 г. немцы вступили на территорию Советского союза, они были встречены, в общем, с восторженной радостью.

"Литва, Латвия и Эстония, — пишет А. Солженицын, — устроили немцам торжественную встречу. Белоруссия, Западная Украина и первые оккупированные русские территории последовали их примеру. Но наиболее наглядно расположение народного духа было продемонстрировано Красной Армией: на глазах у всего мiра она отступала на протяжении всего 2000-километрового фронта, пешком, но с такой же скоростью, как моторизованные соединения. Ничто не может быть убедительнее того, как эти люди, солдаты в лице своих лучших представи- телей, проголосовали своими ногами. Численное превосходство было целиком на стороне Красной Армии, у нее была превосходная артиллерия и сильные танковые части, которые, правда, катились назад, — ни с чем не сравнимое поражение, беспрецедентное в анналах российской и мiровой истории. В первые несколько месяцев около трех миллионов офицеров и солдат сдалось в руки врага!
То есть, народное настроение было сходным — настроение тех народов, из которых некоторые пережили двадцать четыре года коммунизма и тех, которые только один год. Для них весь смысл этой последней войны был в том, чтобы сбросить иго коммунизма. Вполне естественно, что каждый народ прежде всего интересовало не решение каких-либо европейских проблем, а его собственная национальная задача — освобождение от коммунизма" (2).
С разрешения немцев церкви были открыты повсюду. Даже в полностью советизированных регионах, таких как Псков и Восточная Украина, 95 % населения, согласно немецким сообщениям, хлынуло в новооткрытые храмы. Это означало, что Православие стало важным политическим фактором, который ни немцы, ни советские не могли игнорировать.

Это вторжение немцев было предсказано старцем Аристоклием еще в августе 1918 г. Он говорил матушке Варваре (Цветковой): "И ты узнаешь о ней (о войне. — Ред.) в той стране, где будешь тогда, что немецкое оружие бряцает на границе России. Только ты не радуйся еще. Многие русские подумают, что немцы избавят Россию от большевицкой власти, но это не так. Немцы, правда, войдут в Россию и много что сделают, но они уйдут, т. к. еще не время будет спасения. Это будет потом, потом... Германия понесет свою кару в своей земле. Будет разделена" (3).

Ставшее возможным в результате германского вторжения религиозное возрождение лишь отчасти направлялось Московской патриархией. Даже в прибалтийских государствах, где ее контроль был наиболее сильным, патриарший экзарх митрополит Сергий (Воскресенский), отказавшийся эвакуироваться на восток вместе с Красной Армией, был вынужден признать силу подпольного Православия — хотя он ошибочно представлял его скорее как подпольную часть патриархии, нежели как совершенно отдельную церковную организацию. Так, в 1941 г. он представил германским властям меморандум, в котором говорилось: "Нужно отметить, что роспуск официально признанного Патриаршего Управления неизбежно вызвал бы к жизни тайное управление, полицейское наблюдение за которым было бы затруднительно. В России была вообще очень деятельная тайная религиозная жизнь — тайные священники и монахи, катакомбные храмы и богослужения, крещения, исповеди, причащения, браки, тайные богословские курсы, тайное хранение богослужебной утвари, икон, богослужебных книг, тайные сношения между общинами, епархиями и Патриаршим Управлением. Чтобы уничтожить также и катакомбную патриархию, понадобилось бы казнить и всех епископов, в том числе и тайных, которые были бы, несомненно, посвящены в случае нужды. И если бы вообразить невозможное, что удалось бы полностью уничтожить всю церковную организацию, то вера все-таки осталась бы, и атеизм не выиграл бы ни шага. Советское правительство это поняло и предпочло допустить существование Патриаршего Управления" (4).

Патриарший экзарх благословил образование "Православной миссии в освобожденных областях России", известной также как "Псковская православная миссия", официальной целью которой было воссоздание церковной жизни, "расстроенной советской властью". В юрисдикцию этой миссии входили части Ленинградской и Калининской областей, а также Псковская и Новгородская области с населением около двух миллионов человек. Главой миссии был Кирилл Зайц, деятельность которого, по словам О. Васильевой, "устраивала и экзарха, и оккупационные власти. В материальном отношении миссия самообеспечивалась, пополняя свои ресурсы из прибылей, поступавших от хозяйственного отдела (куда входили свечной завод, магазин церковных принадлежностей, иконописная мастерская) и от десяти процентов отчислений, поступавших из приходов. Ее месячная прибыль в три-пять тысяч марок покрывала расходы управления, а свободные денежные суммы миссии шли на содержание Богословских курсов в Вильнюсе.

Для восстановления церковной жизни в ряде приходов требовались священнослужители. И, напутствуя первых миссионеров, среди которых были, в частности, воспитанники Богословского института, экзарх говорил: "Не забывайте, что вы прибыли в страну, где на протяжении более двадцати лет религия самым безжалостным образом отравлялась и преследовалась, где народ был напуган, принижен, угнетен и обезличен. Придется не только налаживать церковную жизнь, но и пробуждать народ к новой жизни от долголетней спячки, объясняя и указывая ему преимущества и достоинства новой, открывающейся для него жизни" (5).

В ведении миссии находилась 221 церковь и 84 служащих священника. По псковскому радио звучали религиозные лекции и проповеди, оказывалась помощь советским военнослужащим, а при храме Св. Димитрия Солунского в Пскове был создан сиротский приют. Митрополит Сергий формально оставался в Московской патриархии, но в то же время выполнял приказы немцев. Например, летом 1943 г. он приказал отслужить с участием всего духовенства благодарственный молебен в Псковском кафедральном соборе по поводу передачи германским командованием земли в собственность крестьянства. Деятельность миссии продолжалась вплоть до загадочного убийства митрополита Сергия (возможно, советскими партизанами) 29 апреля 1944 г. (6)
 
В Белоруссии немцы пытались создать автокефальную Белорусскую Церковь, независимую равно от великорусского и польского влияния (польские католики вели в регионе огромную миссионерскую работу). С этой целью архиепископ Пантелеимон (Рожновский) был вызван из отставки, и ему была вручена Минская митрополичья кафедра, а из Польши и Австрии была выписана группа из тридцати белорусских националистов, чтобы возродить националистическое движение в Белоруссии. Однако, ни митрополит, ни большинство православных в Белоруссии не желали порывать связи с Русской Церковью, и Синод того образования, которое мы можем назвать Белорусской автономной Церковью, настаивал на том, что автокефалия их Церкви должна быть подтверждена другими Автокефальными Церквами. Поскольку немцам это было не угодно, статус Белорусской Церкви так и остался неясным, что, впрочем, не помешало иметь место под покровом этой Церкви определенному религиозному возрождению.
Однако, то, что реальные симпатии Белорусской Церкви принадлежали истинному Православию, очевидно из следующих фактов: а) перед занятием Белоруссии советскими войсками Синод послал некоего священника Григория рукополагаться во епископы не от Московской патриархии, а в Вену от антипатриархийной Русской Зарубежной Церкви; б) перед самым уходом с немцами на Запад Синод рукоположил во епископы архимандрита Феодосия (Бахметьева), который возглавлял Катакомбную Церковь в Сибири до самой своей смерти в 1986 г.; в) весь епископат этой Церкви был принят в Русскую Зарубежную Церковь 23 апреля / 6 мая 1946 г. (7)
 
На Украине немцы разрешили создать две церкви, независимые от Московской патриархии. Украинская Автокефальная церковь была, в сущности, восстановлением липковского "самосвятского" раскола, процветавшего на Украине в 20 х гг., до тех пор пока Сталин не подавил его. В декабре 1942 г. митрополит Дионисий Варшавский назначил епископа Луцкого Поликарпа (Сикорского) управлять Украинской Церковью на Украине. В нее без рукоположения влились остатки "липковщины", что скоро привело эту церковь на путь крайнего украинского национализма. Около 40 % православных на Украине были завлечены в эту церковь, которая была особенно сильна на родине украинского национализма — в западных областях; но она была совершенно лишена монашеской жизни и очень скоро отошла от традиционного Православия.

18 августа 1941 г. Собор епископов, собравшийся в Почаевской Лавре, избрал митрополита Алексия (Громадского) главой Украинской Автономной Церкви, которая основывала свое существование на решении Всероссийского поместного Собора 1917–18 гг., даровавшего Украинской Церкви автономию в рамках Российской Церкви. Хотя немцы и предпочитали Автономной Церкви Автокефальную, первая все же привлекла большинство верующих (55 %) и открыла большинство храмов. В нее даже вошли катакомбные священники, такие как архимандрит Леонтий (Филиппович), который после рукоположения во епископа Житомирского восстановил около 50 % от дореволюционного числа приходов в своей епархии и рукоположил около двухсот священников, в том числе и будущего лидера "Тихоновской" ветви Катакомбной Церкви — Геннадия Секача, прежде чем уйти с немцами на Запад и войти в Русскую Зарубежную Церковь (8). А. Псарев пишет: "Украинская Автономная Церковь формально подчинялась Московской патриархии, поскольку архиереи, возглавившие ее, считали, что не имеют никаких канонических прав объявить себя автокефалией. Но так как Московская патриархия подчинялась большевикам, в административных своих решениях Автономная Церковь была совершенно независима, поэтому и духовное состояние ее было не такое, как у Московской патриархии" (9).

Однако, некоторые катакомбные общины устранились от вхождения в какую-либо из оффициальных юрисдикций. Например, старец Михаил Киевский, руководивший вместе со старицей Михаилой довольно большой общиной катакомбных монашествующих обоего пола, сумел построить открытую церковь, которая не имела никаких связей с советскими архиереями в течение немецкой оккупации (10) . Катакомбная Церковь также продолжала существовать и на северо-западе России под управлением схиепископа Макария (Васильева, † 1944), епископа Иоанна (Ложкова, † 1945) и епископа Модеста (Руперта, † 1964). Во время войны эта группа пыталась войти в контакт с митрополитом Зарубежной Церкви в Берлине Серафимом (Ляде), но безуспешно (11).

Иосифлянская ветвь Катакомбной Церкви, центром которой был Ленинград, также продолжала существовать, и возможно, к этому периоду относится внесение иосифлянскими приходами в чин Торжества Православия следующего анафематизма: "Пребезумную обновленческую ересь сергианскую содержащим: учащим, яко отвержением истины Христовы земное устроение Церкви Божией соблюдается; и тем, иже утверждают, яко богоборческим властем служение и исполнение безбожных велений их, еже к попранию священных правил, святоотеческих преданий и божественных догматов, и к разорению всего христианства, Церковь Христову спасает; и почитающим антихриста и служителей его, и предтечей его, и всех клевретов его, яко власть законную и от Бога поставленную; и всем тоя антихристианския ереси начальником, исповедников и мучеников новых хулителям (Сергию Нижегородскому, Николаю Киевскому и Алексию Хутынскому) и повторителем их, и обновленцам, и прочим еретикам, — анафема" (12).

Хотя этот период возрождения религиозной жизни в западных областях и был коротким, он имел важные последствия для будущего Русской Церкви. Во-первых, многие из храмов, открытых в это время, уже не были снова закрыты советскими после их возвращения, в силу пакта, заключенного Сталиным с патриархией (о котором будет сказано ниже). Во-вторых, некоторые из тех архиереев и священников, кто не смог или решил не уходить с немцами на Запад, после войны ушли в подполье и помогли сохранить Катакомбную Церковь в послевоенный период. И в-третьих, Русская Зарубежная Церковь получила инъекцию в виде новых архиереев и священников, ушедших на Запад в Германию в конце войны (13).

2)  A. SOLZHENITSYN, The Mortal Danger (London: The Rodley Head, 1980) 39–40.

3) ФОМИН, Россия перед вторым пришествием... 237.

4) Цит. по: W. ALEXEYEV, K. ARMES, German Intelligence: Religious Revival in Soviet Territory // Religion in Communist Lands. Vol. 5, № 1 (Spring 1977) 27–30.

5) О. ВАСИЛЬЕВА, Русская Православная Церковь в 1927–1943 годах // Вопросы истории 4 (1994) 44.

6) ВАСИЛЬЕВА, Русская Православная Церковь в 1927–1943 годах... 44.

7) Украинская Автономная Церковь была также принята в РПЦЗ в это время. См.: Православная Русь. № 20 (1545) (1995) 4. См. также: W. ALEXEYEV, T.
STAVROU, The Great Revival (Minneapolis: Burgess Rublishing Co, 1979) Chapter 4.

8) См.: ALEXEYEV, STAVROU, The Great Revival… Chapter 5. См. также: F. HEYER, Die Orthodoxe Kirche in der Ukraine (Kцln: Rudolf Mьller, 1953); Archbishop Leonty of Chile // The Orthodox Word. Vol. 17, № 4 (99) (1981) 148–154; ПСАРЕВ, Жизнеописание архиепископа Леонтия... 9–14.

9) ПСАРЕВ, Жизнеописание архиепископа Леонтия... 10.

10) См.: Схимонах ЕПИФАНИЙ (ЧЕРНОВ), Церковь Катакомбная на земле российской (1980; рукопись).

11) См.: М. В. ШКАРОВСКИЙ, Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви (Санкт-Петербург, 1999) 180

12) Цит. по: С. ВЕРИН, Свидетельство русских катакомб // Православная Русь. № 14 (1563) (1996) 11–12.

13) Это не было во всем положительным событием, т. к. некоторые из принятых в РПЦЗ, как, например, "епископы" Венский Игнатий (Жебровский) и Мюн-
хенский Николай (Автономов), оказались обновленцами. См.: Письмо архиепископа Аверкия Сиракузского митрополиту Филарету Нью-Йоркскому от 14/27 сентября 1966 г. // Обновленчество в Русской Православной Церкви...

Пакт Сталина—Сергия

В то время, как плененные народы Советского Союза радостно свергали с себя ярмо антихристианской тирании, глава официальной Русской Православной Церкви, или, как называли его немцы, "компатриарх", убеждал их надеть его вновь. Так, в начале войны, когда Сталин еще хранил молчание, митрополит Сергий выпустил патриотическое воззвание к русскому народу, призывая его бороться против нацистов. Даже после своей эвакуации в Ульяновск он продолжал выступать со своими патриотическими воззваниями и в первую годовщину начала войны заявил, что верующими было собрано три миллиона рублей и теплые вещи в помощь фронту. В то же время он продолжал распространять "спасительную" ложь, будто религия под властью коммунистов находится вне опасности: "С полной объективностью надо заявить, что Конституция, которая гарантирует полную свободу отправления религиозного культа, решительно ни в чем не стесняет религиозной жизни верующих и жизни Церкви вообще..." Относительно процессов над духовенством и верующими он сказал: "Это были чисто политические процессы, отнюдь не имевшие ничего общего с чисто церковной жизнью религиозных организаций и чисто церковной работой отдельных священнослужителей. Нет, Церковь не может жаловаться на власть". Затем Сергий объявил дальнейший сбор пожертвований на создание особой танковой колонны имени Димитрия Донского (14).

Сталин мог убедиться, что церковь митрополита Сергия, далекая от какого-либо сопротивления его режиму, действительно оказывалась весьма полезной в деле направления русских патриотических и религиозных чувств в просоветское и антигерманское русло (15). Он также отметил, что немцы своей политикой дарования религиозной свободы на оккупированных территориях привлекали к себе большую долю симпатий местного населения (16). И он осознал, что его собственная антирелигиозная политика, вкупе с отчуждением от собственного народа, могла и дальше расхолаживать в деле помощи ему западных союзников, боровшихся, как они утверждали, за свободу и демократию (17).

По этим и другим причинам Сталин решил заключить с церковью митрополита Сергия взаимовыгодное соглашение, и 4 сентября 1943 г. митрополиты Сергий, Николай и Алексий, составлявшие вместе с митрополитом Сергием (Воскресенским) всю иерархию Московской патриархии, были приглашены в Кремль на встречу со Сталиным и Молотовым.

Вот как описывает эту встречу А. Левитин-Краснов: "Беседу начал Молотов сообщением о том, что Правительство СССР и лично товарищ Сталин хотят знать нужды церкви. Два митрополита, Алексий и Николай, растерянно молчали. Неожиданно заговорил Сергий... Митрополит указал на необходимость широкого открытия храмов... Он также заявил о необходимости созыва Собора и выборов патриарха, ...о необходимости широкого открытия духовных учебных заведений, т. к. у церкви отсутствуют кадры священнослужителей. Здесь Сталин неожиданно прервал молчание. "А почему у вас нет кадров? Куда они делись?" — спросил он, ...в упор глядя на своих собеседников... Всем было известно, что "кадры" перебиты в лагерях. Но митрополит Сергий ...ответил: "Кадров у нас нет по разным причинам. Одна из них: мы готовим священника, а он становится Маршалом Советского Союза". Довольная усмешка тронула уста диктатора. Он сказал: "Да, да, как же. Я семинарист..." Затем он стал вспоминать семинарские годы... Беседа затянулась до трех часов ночи... Во время беседы были выработаны Устав Русской Церкви и те условия, на которых она существует до сего времени" (18).

В результате этой встречи советская церковь получила шаткое полулегальное существование — право открыть счет в банке, издавать "Журнал Московской Патриархии" и несколько буклетов, вновь открыть некоторые семинарии и храмы и, самое главное, "избрать" нового патриарха после освобождения из тюрем наиболее сговорчивых архиереев. Взамен она должна была согласиться на цензуру и контроль над всеми аспектами ее жизни со стороны новоучрежденного совета по делам Русской Православной церкви, в шутку называвшегося "наркомбог" и "наркомопиум", укомплектованного полностью из сотрудников НКВД. Поначалу контроль Совета осуществлялся через архиереев в соответствии с жестко централизованной структурой церкви. Однако, с 1961 г. этот контроль стал осуществляться также и снизу, через так называемые двадцатки, которые могли по своей воле нанимать и рассчитывать священников независимо от архиерея. Так, при всем своем увеличившемся размере и внешнем влиянии, Московская патриархия оставалась такой же марионеткой советской власти, как и всегда.

Как пишут О. Васильева и П. Книшевский, "нет сомнений, что сталинский "особый орган" и правительство (точнее, дуэт Сталин—Молотов) держали патриарха под "недремлющим оком". Сергий понимал это. Да и как он мог не понимать, когда 1 ноября 1943 г. Совет сделал обязательным для всех приходов представлять ежемесячный отчет с подробным описанием своей деятельности во всех аспектах?" (19)
 
Первый "патриарх" советской церкви Сергий скончался 2 мая 1944 г., вскоре после своей интронизации. В ноябре был созван архиерейский собор, чтобы обсудить избрание нового патриарха. Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) подчеркивал, что, согласно правилам Собора 1917–1918 гг., патриарх должен быть избираем тайным голосованием из нескольких кандидатов. Однако, его предложение было отвергнуто, и единственным кандидатом был выдвинут митрополит Ленинградский  Алексий  (Симанский)  —  тот  самый,  который  некогда  снял наложенное митрополитом Вениамином запрещение с обновленца Введенского. Он и был надлежащим образом единогласно "избран" семнадцатью голосами (архиепископ Лука не был приглашен на церемонию) (20).

Некоторые в примере с архиепископом Лукой видят подтверждение того, что Московская патриархия еще не была в то время вполне советизирована, и что в числе ее иерархов еще оставались некоторые истинные архиереи. К сожалению, однако, существует очевидное свидетельство того, что архиепископ Лука, подобно прочим иерархам Московской патриархии, был заражен советской бациллой до такой степени, что даже уклонился от православного вероучения. Так, он писал, что заповедь Христова о любви к ближним неприложима "к немецким убийцам... любить их — абсолютно невозможно". И еще: "Как будем мы теперь проповедовать Евангелие любви и братства тем, кто не знает Христа, но кто видел сатанинский лик немцев, заявляющих, что они христиане?" (21)  Такие нехристианские настроения возможны только у того, кто позволил революционной морали затмить в своем сознании совершенную истину Христова Евангелия. И в самом деле, архиепископ Лука (недавно канонизированный Московской патриархией) известен тем, что сказал о себе, что не будь он священнослужителем, он стал бы коммунистом (22).

В период от сталинско-сергиевского пакта в сентябре 1943 г. до интронизации нового "патриарха" Алексия в январе 1945 г. число епископов Московской патриархии (их было девятнадцать в конце 1943 г., в начале же войны их было всего четверо) более чем удвоилось, и теперь их было уже сорок один. Большинство не только катакомбных, но также и сергианских иерархов перед II Мiровой войной находилось в лагерях и тюрьмах, и когда Сергий стал "патриархом", он (вернее, ГПУ) располагал иерархами лишь самого сомнительного качества, которых мог призвать, чтобы пополнить ряды истощенной Московской патриархии. Новорукоположенные епископы были набраны почти все из "кающихся обновленцев", которые, будучи представлены к рукоположению безбожными властями, были приняты с минимумом формальностей, невзирая на предписания Собора 1925 г. относительно приема обновленцев. Что Московская патриархия принимала обновленцев в Церковь без назначенного патриархом Тихоном покаяния, явствует даже из патриархийных источников (23). Конечно, это не тревожило "патриарха" Сергия и его преемника "патриарха" Алексия, которые сами оба были "кающимися обновленцами". Но это означало, что новое послевоенное поколение архиереев полностью отличалось от довоенного тем, что они имели уже устоявшееся еретическое, обновленческое умонастроение и теперь вернулись в ново-обновленческую Московскую патриархию, "как пес на свою блевотину" (II Пет. 2:22), образовав еретический костяк архиереев, контролировавший патриархию, будучи в то же время в полном подчинении у безбожников.

"От сентября 1943 г. до января 1945 г., — писал катакомбный епископ А., — прошло так мало времени. Поэтому непонятно, откуда же взялось вместо девятнадцати епископов сорок один. В этом отношении наше любопытство удовлетворяет Журнал Московской Патриархии за 1944 г. Просмотрев его, мы видим, что девятнадцать епископов, существовавших в 1943 г., родили в спешном порядке в 1944 г. остальных, бывших членами собора 1945 г.

Из Журнала Московской Патриархии мы узнаем, что эти поспешные хиротонии производились в подавляющим большинстве над протоиереями-обновленцами.

В конце 1943 г. и в начале 1944 г. по мановению волшебной палочки все обновленцы сразу вдруг покаялись пред митрополитом Сергием. Покаяние было упрощенное, без наложения каких-либо взысканий на причинивших столько зла Святой Церкви. А через самое короткое время "кающиеся обновленцы" получили высокое достоинство, места и чины, вопреки канонам церковным и положению о приеме обновленствующих от 1925 г.

Как повествует Журнал Московской Патриархии, "епископские" хиротонии перед "собором" 1945 г. происходили так: рекомендуемый (безусловно, гражданскими властями) протоиерей, почти всегда из "воссоединенных" обновленцев или григорианцев, сразу постригался в монашество с изменением имени и затем через два-три дня ставился во "архиереи Русской Церкви" (24).

Легкость, с которой обновленческо-сергианские иерархи резко меняли свой курс по кивку сверху, была продемонстрирована в ближайшие годы резкой сменой позиции Московской патриархии в отношении экуменизма, которая из строго антиэкуменической в 1948 г. стала проэкуменической всего десятью годами позже.

Эти быстрые превращения церковной иерархии стали возможны благодаря тому, что церковь, смиренно подчинившись управлению тоталитарного диктатора Сталина, сама теперь стала тоталитарной организацией. Все принимаемые в этой церкви решения зависели на деле от одной лишь воли патриарха, а через него — Сталина. Ибо, как пишет о. Сергий Гордун, "на протяжении десятилетий положение Церкви было таким, что голос духовенства и мiрян выслушать не было возможности. Согласно принятом Поместным собором 1945 г. документу, по вопросам, требующим согласования с правительством СССР, патриарх сносится с Советом по делам Русской Православной Церкви при Совнаркоме СССР. Положение даже приблизительно не очерчивает круг вопросов, которые патриарх обязан согласовывать с Советом, что дает последнему возможность неограниченного контроля над церковной жизнью" (25).

Иеромонах Нектарий (Яшунский) описал, как Сергий ввел в Московскую патриархию папизм.

"Еретическим было понимание митрополитом Сергием Церкви (а стало быть, и спасения). Он искренне, как нам кажется, верил, что Церковь — это прежде всего организация, аппарат, неспособный функционировать без административного единства. Отсюда стремление сохранить ее административное единство любой ценой, даже ценой повреждения содержимой ею истины. И это можно видеть не только из его церковной политики, но и из соответствующего ей богословия.

Особенно показательны здесь две его работы: "Есть ли у Христа наместник в Церкви?" (Духовное наследство патриарха Сергия. М., 1946) и "Отношение Церкви к отделившимся от нее сообществам" (ЖМП. № 2, 1930). В первой из них митрополит Сергий, хотя и дает отрицательный ответ на вопрос (поставленный прежде всего по отношению к папе), но отрицание это у него, скорее, не принципиальное, а эмпирическое. Папа не является главой Вселенской Церкви лишь потому, что он еретик. Но в принципе для митрополита Сергия возможно и даже желательно возглавление всей Вселенской Церкви одним лицом. Более того, в трудные моменты жизни Церкви это лицо может усваивать себе такие полномочия, даже не обладая соответствующими каноническими правами. И хотя митрополит заявляет, что такой вселенский глава не является наместником Христовым, заявление это не выглядит искренним в контексте как других его богословских мнений, так и согласных с этим богословием деяний.

Во второй упомянутой статье митрополит Сергий утверждает, что с изменением чина приема в церковное общение членов какого-либо общества изменяется и реальное присутствие благодати в таинствах оного, которое, стало быть, зависит не от его объективного исповедания веры, а от субъективного (и посему изменяемого) отношения к нему первоиерарха Церкви. Так, писал Сергий, "мы принимаем латинян в Церковь в сущем сане, а из карловацкого раскола через миропомазание", чем утверждал наличие у латинян, в отличие от "карловчан", истинного миропомазания и священства.

Таким образом, — заключает о. Нектарий, — накладывая прещения на несогласных с его церковной политикой, Сергий считал, что он действительно отсекает их от благодати и по сути отправляет в ад. Вот уже воистину папизм и притязание на наместничество Христово!" (26)
 
Это еретическое превращение патриархии в западного рода папство так было описано о. Вячеславом Полосиным: "Если митрополит Сергий руководствовался не личной корыстью, а ошибочно понимаемой пользой для Церкви, то очевидно, что богословским фундаментом такого понимания были ошибочные и даже еретические представления о самой Церкви и ее действии в мiре. Можно предположить, что эти представления были весьма близки идее "filioquе": раз Дух исходит не только от Отца, но и от Сына, значит, и наместник Сына может распоряжаться Святым Духом, так что Тот действует через него "ex opere operato" — "в силу совершенного действия". Отсюда с необходимостью следует, что совершитель таинств Церкви, "minister sacramenti", должен быть автоматически "непогрешим", ибо непогрешим действующий через него и неотделимый от него Дух Божий... Однако, эта латинская схема Церкви значительно уступает той схеме, той структуре, которую создал митрополит Сергий. В его схеме Собор вообще отсутствует, либо заменяется формальным собранием для утверждения уже принятых решений — по образу съездов КПСС.

Место Собора в его структуре Церкви занимает отсутствующая у латинов советская власть, лояльность к которой становится чем-то вроде догмата... Эта схема стала возможной потому, что она была подготовлена русской историей. Но если православный царь и православный обер-прокурор в какой-то степени являли собой "малый собор", который по общей направленности не противоречил умонастроению большинства верующих, то при перемене мiровоззрения тех, кто был у кормила светской власти, эта схема приняла еретический характер, т. к. решения центральной церковной власти, ассоциирующиеся у народа с волей Духа Божия, стали определяться не большим и не "малым" собором, а волей тех, кто хотел уничтожить даже самое представление о Боге (официальная цель второй "безбожной" пятилетки — полное забвение народом даже слова "Бог"). Таким образом, в родник Истины волеизъявления Духа Святого был подмешан смертельный яд... Московская патриархия, вверив себя вместо соборной воли Духа злой богоборческой воле большевиков, являет собой как раз образ такого соблазна неверия во всемогущество и Божественное достоинство Христа, Который Один только и может спасать и сохранять Церковь и Который неложно обещал, что "врата ада не одолеют ея"... Подмена такой веры надеждой на свои собственные человеческие силы, которые сумеют спасти Церковь, т. к. через них действует Дух, не соответствует канонам и Преданию Церкви, а "ex opere operato" (исходит) от "непогрешимой" верхушки иерархической структуры" (27)
.
Потрясающий объем власти над Церковью, данный атеистам собором 1945 г., был раскрыт в 1974 г. в секретном докладе ЦК КПСС, сделанном главой Совета по делам религий, преемственного Совету по делам Русской Православной церкви: "Синод (Московской патриархии) находится под контролем Совета по делам религий. Вопрос подбора и назначения его постоянных членов был и остается полностью в руках Совета, а кандидатуры непостоянных членов также предварительно согласуются с ответственными членами Совета. Все вопросы, имеющие обсуждаться на Синоде, сперва обсуждаются патриархом Пименом и постоянными членами Синода с руководством Совета и в его отделах, и окончательные "Определения Священного Синода" также согласовываются" (28).

После интронизации Алексия, как пишет В. Алексеев, "на Совет по делам РПЦ Сталиным возлагалась обязанность от лица правительства поздравить Алексия с избранием, поднести ему на память подарок. Была определена и стоимость подарка: двадцать пять — тридцать тысяч рублей. Сталин любил делать дорогие подарки. Было решено "отблагодарить" за участие в Соборе и иностранных владык. Наркомпросу было дано поручение выдать сорок два предмета из фондов московских музеев и двадцать восемь — из Загорского государственного музея, главным образом православного культа, которые были употреблены в качестве подарков восточным патриархам. Так например, патриарху Александрийскому Христофору досталась золотая панагия с драгоценными камнями, полное архиерейское облачение из золотой парчи, митра с драгоценными камнями... Естественно, от патриархов ожидали ответных действий, и они не замедлили высказать главного — славословий... Патриарх Александрийский Христофор говорил: "Маршал Сталин... под руководством которого ведутся военные операции в невиданном масштабе, имеет на то обилие божественной благодати и благословения" (!!!)" (29).

Между  тем  страдания  Катакомбной  Церкви  усилились.  7  июля 1944 г. Берия писал Сталину, прося разрешения на депортацию 1673 катакомбных христиан из Рязанской, Воронежской и Орловской областей в Сибирь. Он описывал катакомбных христиан как "ведущих паразитический образ жизни, не платящих налоги, отказывающихся нести свои обязанности и службу и запрещающих своим детям ходить в школу" (30). По словам И. Андреева, "подпольная или Катакомбная Церковь в Советской России пережила самые тяжелые свои испытания после 4 февраля 1945 г., т. е. после интронизации советского патриарха Алексия. Тех, кто не признал его, приговаривали к новым срокам заключения и иногда расстреливали. Тех, кто признавал его и давал в этом подписку, часто освобождали прежде окончания их сроков, и они получали назначения. Все тайные священники, обнаруженные в советской зоне Германии, были расстреляны. Все священники, не признавшие патриарха Алексия, также были расстреляны..." (31)
 
К концу войны администрация НКВД ГУЛАГа приняла следующие решения: "1. Завербовать подходящих агентов из среды заключенных церковников и сектантов, поручив им открывать факты, касающиеся антисоветской деятельности этих заключенных. 2. В процессе агентурной деятельности среди заключенных вскрывать их преступные связи с находящимися на свободе и согласовывать работу этих звеньев с соответствующими органами НКВД" (32). В результате этих инструкций многие катакомбные организации среди заключенных были ликвидированы. Например, "в Ухтойжемском ИТЛ была ликвидирована антисоветская группа церковников. Один из лидеров этой группы, священник Ушаков, сочинял молитвы и распространял их среди заключенных. Оказалось, что он имел преступные связи с епископом Галынским" (33).

Но главную опасность по-прежнему представляли собой патриархийные священники. Архиепископ Лазарь пишет: "Катакомбные верующие боялись священников Московской патриархии даже больше, чем милиции. Когда, по той или иной причине, приходил священник, его встречали с чувством страха. Катакомбники говорили: "Красный сыщик пришел". Он был несомненно подослан и был обязан докладывать обо всем властям. Нередко архиереи и священники открыто говорили народу прямо с амвона: "Смотрите вокруг, православные. Есть такие, кто не ходит в церковь. Разузнавайте, кто они, и докладывайте нам; это враги советской власти, которые стоят поперек пути построения социализма". Мы очень боялись этих сергианских священников" (34).

14) См.: ГРАББЕ, Русская Церковь перед лицом господствующего зла... 80–81.

15) См.: Священник ГЛЕБ ЯКУНИН, В служении культу // На пути к свободе совести / Изд. Д. Е. ФУРМАН, о. МАРК СМИРНОВ (Москва: Прогресс, 1989) 172–207.

16) Гитлер лишь изображал религиозную толерантность в политических целях. Так, он говорил: "Тяжелейшим ударом, который когда-либо был нанесен человечеству, было пришествие христианства. Большевизм — это незаконное дитя христианства. Оба введены евреями. Преднамеренная ложь в религии была введена в мир христианством. Большевизм практикует ложь такой же природы, когда обещает принести людям свободу только для того, чтобы поработить их" (Цит. по: A. BULLOCK, Hitler and Stalin (Harper Collins, 1991) 801). Но в то же время он признает, что христианства "не сломить так просто. Оно должно изгнить и отмереть, как пораженный член". И 11 апреля 1942 г. он сказал: "Мы должны избегать, чтобы одна обособленная церковь удовлетворяла религиозные нужды больших районов, и каждая деревня должна быть превращена в независимую секту, почитающую Бога по-своему. Если в результате некоторые деревни захотят практиковать черную магию на манер негров или индейцев, мы не должны препятствовать им. Короче говоря, наша политика в России должна поощрять все и всякого рода разделения и расколы" (Цит. по: ALEXEYEV, STAVROU, The Great Revival... 60–61).

17) См.: ВОЛКОГОНОВ, Триумф и трагедия... Кн. 2, ч. 1. 382–383.

18) А. ЛЕВИТИН-КРАСНОВ, Лихие годы. 1925–1941 (Париж: ИМКА-Пресс, 1977). Более подробное описание этой встречи см.: О. ВАСИЛЬЕВА, П. КНИШЕВСКИЙ, Тайная вечеря // Литературная Россия. № 39 (27 сентября 1991).

19) ВАСИЛЬЕВА, КНИШЕВСКИЙ, Тайная вечеря…

20) См.: Священник СЕРГИЙ ГОРДУН, Русская Православная Церковь при Святейших патриархах Сергии и Алексии // Вестник Русского Христианского Движения 158 (1990) 92.

21) Журнал Московской Патриархии. № 2 (1944) 26–28; № 4 (1943) 25. Цит. по: POSPIELOVSKY, The Russian Church under the Soviet Regime... Vol. 1. 208–209.

22) См.: Протопресвитер ВАЛЕРИЙ ЛАПКОВСКИЙ, Кто воздвигал памятник архиепископу Луке? // Православная Русь. № 17 (1566) (1996) 10.
Прим. ред.: Подробнее о взглядах архиеп. Луки см.: И. И. ВОЛОШИН, Канонизация Московской патриархией архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) как знамение времени // Вертоградъ-Информ. № 6 (63) (2000) 8–17.

23) См.: СНЫЧЕВ, Митрополит Мануил... 185.

24) Письмо 2-е катакомбного епископа А. к Ф. М. // Русский Пастырь 14 (1992) 10; Православие. № 2 (2) (1996) 11.

25) ГОРДУН, Русская Православная Церковь при Святейших патриархах... 94.

26) Иеродиакон ИОНА (ЯШУНСКИЙ; ныне — иеромонах Нектарий), Сергианство: политика или догматика? (29 апреля / 12 мая 1993) 2–3, 5 (неизд. рукопись).

27) Священник В. ПОЛОСИН (СЕРГИЙ ВЕНЦЕЛЬ), Размышления о теократии в России // Вестник Христианского Информационного Центра. № 48 (1989).

28) Цит. по: Times. December 7 (1981). См. также: J. ELLIS, The Russian Orthodox Church (London: Croom Helm, 1986) 215 [частичный рус. пер. этой книги: Дж. ЭЛЛИС, Русская Православная Церковь. Согласие и инакомыслие / Пер. с англ. прот. ГЕОРГИЯ СИДОРЕНКО (London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1990). — Ред.].

29) В. АЛЕКСЕЕВ, Маршал Сталин доверяет Церкви // Агитатор. № 10 (1989) 27–28.

30) См.: И. Ф. БУГАЕВ, Варварская акция // Отечество (краеведческий журнал). № 8 (1992) 53–73.

31) ANDREYEV, The Catacomb Church...

32) И. ОСИПОВА, Хотелось бы поименно назвать (М.: Мiр и человек, 1993) 161.

33) Там же. 193. Полное имя "епископа Галынского" было: архиепископ Антоний Галынский-Михайловский. В распоряжении автора находится рукописное житие сего великого исповедника, умершего в Киеве в 1976 г.

34) Out from the Catacombs // Orthodox America. Vol. X, № 10 (100) (1990) 5–6.

Культ Сталина в Церкви

После собора 1945 г. советская церковь начала мощную дипломатическую кампанию, предназначенную убедить верующих за рубежом в законности советского государства и церкви. Так, в 1945 г., в то время как митрополита Николая чествовали в Британии, патриарх Алексий посетил Ближний Восток, где он действовал как светский представитель советского правительства. Например, он вмешался в греческую гражданскую войну, призвав греческий народ поддерживать коммунистов и противостоять роялистам и британским империалистам (сам Сталин занимал более нейтральную позицию).

Советская церковь на волне просоветских чувств, поднявшейся вслед за победами Красной армии, успела расколоть русские эмигрантские общины в нескольких странах и отторгнуть несколько епархий от юрисдикции Русской Зарубежной Церкви. Так, в Китае все русские архиереи, за исключением одного — знаменитого чудотворца Иоанна Шанхайского (Максимовича), — приняли советские паспорта и вернулись в Московскую патриархию. В Болгарии архиепископ Серафим (Соболев) сделал то же, хотя и продолжал, по свидетельству его духовной дочери игумении Серафимы (Ливен), называть советскую власть "сатанинской" и противостоять проникновению коммунистического влияния в Болгарскую Церковь. Парижская митрополия тоже на краткое время вернулась, прежде чем нашла себе более постоянное пристанище в Константинопольской патриархии. И четверо из восьми архиереев Американской митрополии вернулись в патриархию на Кливлендском соборе в 1946 г., хотя вскоре и отделились опять, когда увидели, чту это подчинение Московской патриархии на самом деле означало.

Несколько поместных Православных Церквей, таких как Сербская, Болгарская и Румынская, оказались теперь вовлеченными в орбиту советской церкви. Униатская церковь Украины была насильно включена в состав Московской патриархии на Львовском "Воссоединительном соборе" 1946 г., что вынудило тех униатских епископов и священников, которые отказались присоединиться, уйти в подполье вплоть до времен Горбачева. Немногим позже униатов Чехословакии также принудили войти в Московскую патриархию, а румынских — в Румынскую патриархию.

Этот процесс был подтвержден на состоявшемся в Москве в 1948 г. соборе, на котором присутствовали представители Константинопольской, Антиохийской, Александрийской, Элладской, Сербской, Румынской, Болгарской, Чехословацкой, Польской и Грузинской Церквей (автокефалия Грузинской Церкви была признана Московской патриархией вскоре после сталинско-сергиевского пакта в 1943 г.). Только Иерусалимская патриархия, Русская Зарубежная Церковь и Истинно-Православные Церкви России, Греции, Кипра и Румынии не были представлены. Здесь прославление Московской патриархии шло рука об руку с обвинениями в адрес католического и протестантского Запада и осуждением экуменического движения, вновь оживившегося после I Генеральной ассамблеи Всемiрного совета церквей, проходившей в Амстердаме в том же году.

Однако, мотивы этого отмежевания были скорее политическими, чем богословскими, что видно из особого архипастырского послания, где говорится, что основное различие между православным Востоком и протестантским и католическим Западом заключается в воспевании последним "гимнов во славу атомных бомб и тому подобных изобретений, предназначенных для уничтожения человеческой жизни" и в благословении им новой войны (35).

Обличая Запад в его политических грехах, патриархия в то же время продолжала самым постыднейшим образом прославлять Сталина, становясь действительно государственной церковью большевицкого режима. Еще во время войны культ Сталина — возможно, величайшего гонителя Церкви за всю ее историю, возрос до идолопоклоннических размеров. Вот что пишет о. Глеб Якунин: "С началом войны и последующим церковным "ренессансом" ощущение чудного промыслительного действия Божьего в историческом процессе, совершающемся в России, у руководства Московской патриархии заметно усиливается. Божественным орудием в этом процессе становится, по их выражению, "мудрый, Богопоставленный", "Богом данный Верховный Вождь" (36).

Однако, своего апофеоза "культ личности" Сталина достиг в Московской патриархии в 1949 г., когда по случаю дня рождения диктатора ему было адресовано от лица всей церкви "Поздравление Вождю народов СССР", опубликованное затем Журналом Московской Патриархии (1949, № 12). "Без малейшего колебания, — пишут о. Глеб Якунин и группа православных мiрян, — мы можем назвать этот адрес постыднейшим документом, когда-либо составлявшимся от лица Церкви за всю историю существования христианства и тем более за тысячелетнюю историю христианства на Руси" (37).
Также в день смерти Сталина в марте 1953 г. патриарх Алексий написал в Совет министров СССР:

"От лица Русской Православной Церкви и своего выражаю самое глубокое и искреннее соболезнование по случаю кончины незабвенного Иосифа Виссарионовича Сталина, великого строителя народного счастья. Кончина его является тяжелым горем для нашего Отечества и для всех народов, населяющих его. Его кончину с глубокой скорбью переживает вся Русская Православная Церковь, которая никогда не забудет его благожелательного отношения к нуждам церковным.

Светлая память о нем будет неизгладимо жить в сердцах наших.

С особым чувством непрестающей любви Церковь наша возглашает ему вечную память" (38).

35) Журнал Московской патриархии. № 12 (1948) 6. Цит. по: ЯКУНИН, В служении культу... 197. Наиболее богословскими были на этом соборе выступления архиепископа Серафима (Соболева). Он представил три доклада: против экуменического движения, о старом и новом стиле и об англиканской иерархии. Серафим выразил "частное мнение" по календарному вопросу, сочтя соборную резолюцию по нему неадекватной. В своем докладе против экуменизма он настаивал, что присутствие православных представителей на экуменических конференциях, даже в качестве наблюдателей, представляет собой отступничество от Святого Православия. Хорошо говорил также протоиерей Г. Разумовский. "Русская Православная Церковь, — сказал он, — всегда учила и до сих пор учит, что Пятидесятница, или схождение Святого Духа, уже было, и что христиане должны ждать не нового явления Святого Духа, а славного Второго пришествия Иисуса Христа. Умаление значения единократной жертвы Иисуса Христа и проповедь о будущем "третьем часе", в который чаемое Царство Духа Святого будет явлено, — характеризует учение масонов и еретиков; тогда как новоявленная открытая проповедь чаемой вселенской пятидесятницы не может быть ни чем иным, как эхом древних лжеучений этих прельщенных еретиков". См Archimandries Charlampios Basilopoylos, Oichoumenismos xopis Masxa (‘Athenai, 1988) 122.

36) Цит. по: POSPIELOVSKY, The Russian Church under the Soviet Regime... Vol. 1. 208.

37) Цит. по: POTAPOV, What is False is also Corrupt... 223.

38) Известия. Март 10 (1953). См. так же: ЯКУНИН, В служении культу... 199.

Поворот к экуменизму

Несмотря на то, что сталинско-сергиевский пакт и принес советской церкви некоторый внешний временный мир, конечная цель властей — полное уничтожение Церкви — осталась прежней. Этот факт со всей силой вновь предстал пред сознанием верующих в 1959–64 гг., когда большинство семинарий и монастырей и 12–15 тысяч приходских храмов было закрыто. Хрущевское гонение показало, сколь непрочным и односторонним было церковно-государственное соглашение, и как легко уступки со стороны государства могли быть упразднены без малейшего угрызения совести и без всякой компенсации (39).

Виктор Аксючиц пишет: "После сталинской эпохи идеология была вынуждена оставить свою политику тотального наступления внутри страны и перейти к тактике, сочетающей уступки с целеустремленными частичными захватами. Десталинизация и хрущевская оттепель выражали необходимость еще большего сужения сферы идеологического давления ради сохранения силы коммунизма. Власти старались всеми способами паразитировать на новоосвобожденных реалиях — строго регулируемой демократизации некоторых сфер жизни. Но законы сохранения коммунизма требуют пропорционально ослаблению идеологического контроля в отдельных сферах усиления давления на духовный центр действительности: началось жестокое гонение на Церковь и христиан. В их планах было полностью уничтожить религию, но власти снова вынуждены были остановиться перед лицом перспективы массового мученичества, которое в новой исторической ситуации могло сильно подорвать их международный престиж и внутренние силы СССР. Коммунизм был снова вынужден изменить свою тактику и направление своих ударов.

В Московской церкви власти ввели недоброй памяти реформу 1961 г., которая предоставила им новые возможности для разрушения церковного организма изнутри. Священство было полностью устранено от экономического и финансового управления приходами, и лишь нанималось по соглашению как "служители культа" для "удовлетворения религиозных нужд". Епархиальные органы управления приходской жизнью были упразднены... Теперь безбожные власти не только проводили "регистрацию" священства и "исполнительных органов", но также взяли и полный контроль над экономикой и финансами приходов, назначая старост и казначеев и используя, естественно, все их права для достижения атеистической цели разрушения Церкви" (40).

Патриарх Алексий содействовал как введению положения о приходах 1961 г., так и другим вредным для Церкви мероприятиям в течение всего хрущевского гонения (41). Но величайшая служба, сослуженная патриархией советам в послевоенный период, заключалась, вероятно, в ее вхождении в экуменическое движение — во Всемiрный совет церквей в декабре 1960 г. Мы видели, что еще на Московском соборе 1948 г. Московская патриархия, за послушание своим коммунистическим хозяевам, занимала антизападную и антиэкуменическую позицию. Однако эта позиция начала изменяться в конце 50 х гг., и как показал о. Сергий Гордун на основе недавно рассекреченных документов советского Совета по делам религий, патриархию принудил войти в ВСЦ глава Совета по делам религий. Так, 16 января 1958 г. митрополит Николай спросил мнение Совета о том, как ему реагировать на предложение генерального секретаря ВСЦ встретиться с представителями Русской Православной Церкви. Товарищ Г. Карпов, глава Совета по делам религий, сказал, что надо ответить, что они, в принципе, согласны провести встречу в июне–июле этого года.

Другая важная встреча имела место между новым главой Совета по делам религий В. А. Куроедовым и патриархом Алексием 15 июля 1960 г. "Куроедов заявил, — пишет о. Сергий Гордун, — что он тщательно изучил внешнюю деятельность патриархии и пришел к заключению, что ситуация — совершенно неудовлетворительная. "В последние годы патриархия не предприняла ни одной важной инициативы для сплочения Православных Церквей вокруг Русской Православной Церкви, возглавляемой Московской патриархией, — т. е. инициативы, направленной на разоблачение реакционной деятельности папы Римского и интенсификацию борьбы за мир. Патриархия не использует те огромные возможности, которыми она обладает; она не провела ни одной важной акции за рубежом... Русская Православная Церковь не выступает объединяющим центром для Православных Церквей всего мiра, она обычно занимает пассивную позицию и лишь вяло разоблачает клеветническую пропаганду относительно положения религии и Церкви в нашей стране... Совет рекомендовал митрополиту Николаю, чтобы он выработал предложения по интенсификации внешней деятельности. Однако митрополит Николай не выполнил эту просьбу Совета и выдвинул предложения, никоим образом не соответствующие требованиям, обсуждавшимся с митрополитом в этом отношении". Затем Куроедов предложил, чтобы митрополит Николай был освобожден от своих обязанностей председателя Отдела внешних церковных сношений, и чтобы они были возложены на другого, более подходящего человека" (42).

"Предложение" было принято, митрополит Николай внезапно умер (предположительно, был убит), и новым руководителем внешних сношений оказался архимандрит Никодим (Ротов), о котором мы теперь знаем, что он был агентом КГБ по кличке "Святослав" и тайным католическим епископом, которому папа доверил возглавление всех римо-католиков в СССР (43)!

Отец Сергий продолжает: "Личность архимандрита Никодима (Ротова), впоследствии митрополита Ленинградского и Новгородского, связана с изменением позиции Московской патриархии по отношению к экуменическому движению. Как известно, Конференция глав и представителей автокефальных Православных Церквей, имевшая место в Москве в 1948 г., приняла резолюцию с заявлением, что "цели экуменического движения... не соответствуют идеалам христианства и задачам Церкви Христовой, как их понимает Православная Церковь". В этой связи было сделано частное замечание об обмiрщенности экуменического движения и вовлечению в общественную и политическую жизнь, что неприемлемо для Православия. Этой позиции Московская патриархия придерживалась до 1960 г. В беседе, имевшей место 2 апреля 1959 г., святейший патриарх Алексий информировал Совет об отношении Русской Церкви к экуменическому движению и заявил, что она намеревается постепенно наращивать свои связи со Всемiрным советом церквей и посылать своих наблюдателей на наиболее важные конференции, но не будет становиться членом этой организации. Однако полтора года спустя эта позиция изменилась. В записи беседы, имевшей место между патриархом Алексием и В. А. Куроедовым 15 сентября 1960 г., есть следующая фраза: "Патриарх принял рекомендацию Совета касательно вхождения Русской Православной Церкви в члены Всемiрного совета церквей и оценил это как важнейшую акцию Русской Православной Церкви в ее деятельности за рубежом". С какой целью Совет по делам Русской Православной Церкви рекомендовал, чтобы Русская Православная Церковь вошла во Всемiрный совет церквей? Чтобы скрыть, как может показаться, антицерковную политику советского правительства. Загоняя Церковь в тупик, Совет хотел создать за рубежом образ свободной и активной Русской Церкви..." (44)

Вынужденное КГБ вхождение Московской патриархии в ВСЦ возымело немедленное разрушительное действие на положение православных в ВСЦ. Ибо русские не только явились самой большой по численности отдельной церковью из числа входящих в ВСЦ; они также держали через КГБ под контролем реакции всех остальных делегатов из-за железного занавеса. Коммунизм и экуменизм сошлись теперь воедино в нечестивом союзе "экукоммунизма" (45). Как пишет диакон Андрей Кураев, "сергианство и экуменизм переплелись. Именно по указке властей наша иерархия вела свою экуменическую деятельность и именно в течение своей работы за границей духовенство, завербованное в КГБ, проверялось на лояльность" (46).

Патриархия вступила в ВСЦ на IV Генеральной ассамблее в Нью-Дели в декабре 1960 г. По словам митрополита Санкт-Петербургского Владимiра (Котлярова), присутствовавшего на Ассамблее, все прибывшие туда представители русского православного духовенства "были агентами КГБ" (47). Перед тем, однако, в сентябре 1960 г., представители Православных церквей–членов ВСЦ встретились на греческом острове Родос с целью выработать список вопросов, которые подлежали обсуждению на будущем Всеправославном Соборе. Это было использовано Московской патриархией как средство, позволяющее добиться того, чтобы ни один вопрос, могущий нанести ущерб советскому правительству, не обсуждался бы, будь то на любом будущем Всеправославном Соборе  или  на  какой-либо  экуменической  встрече.  И,  как  пишут Н. С. Гордиенко и A. Новиков, "в продолжении дебатов о списке, делегация Московской патриархии настояла на исключении из него некоторых тем (развитие внешней и внутренней миссионерской работы; методы борьбы с атеизмом и лжеучениями, такими как теософия, спиритизм, франкмасонство и т. д.) и включении некоторых других (со- трудничество между поместными Православным Церквами в осуществлении идей мира, братства и любви между народами; Православие и расовая дискриминация; Православие и задачи христиан в местах резких социальных перемен)... Кроме выработки тем для будущего Предсоборного Совещания, первая Конференция издала определение "Об изучении путей достижения более тесных контактов и единства церквей во всеправославной перспективе", намечающее поиск контактов с Древними Восточными (нехалкидонскими) церквами (монофизитами), Старокатолической, Англиканской, Католической и Протестантской церквами, также как и со Всемiрным советом церквей". Иначе говоря, православные отныне должны были оставить борьбу с атеизмом, франкмасонством и другими лжерелигиями и вступить в диалог с целью достижения единства со всеми "христианскими" ересями, — используя в то же время экуменические форумы для достижения практических целей советской внешней политики в ее борьбе с капиталистическим Западом (48)!

39) Д. ПОСПЕЛОВСКИЙ // Русская мысль, № 3698 (5 ноября 1987). См. также: Г. ПАНКОВ, О политике Советского государства в отношении Русской Православной Церкви на рубеже 50-х–60-х годов // Религия и демократия... 217–231.

40) В. АКСЮЧИЦ, 70 лет Вавилонского пленения...

41) См.: ПАНКОВ, О политике Советского государства... 217–231.

42) ГОРДУН, Русская Православная Церковь при Святейших патриархах... 120.

43) См.: Некоторые страницы биографии митрополита Николая (Ярушевича) // Вертоград-Информ. № 7–9 (16–18) (1996) 16–17.

44) ГОРДУН, Русская Православная Церковь при Святейших патриархах... 133–134. О связях Никодима с КГБ см.: POTAPOV, What is False is also Corrupt... 228. О его связях с католиками cм.: Fr. SERGIUS KELEHER, Passion and Resurrection: The Greek Catholic Church in Soviet Ukraine, 1939–1989 (L’viv: Stavropegion, 1993) 101–102.

45) См.: MOSS, Ecucommunism...

46) Диакон АНДРЕЙ КУРАЕВ, Во дни печальные Великого Поста // День. № 13 (1992).

47) См. его интервью газете "Смена". Цит. по: Православная Русь. № 5 (1554) (1996) 11.

48) См.: A. ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ, Русская Православная Церковь (M.: Прогресс, 1988) 387.

Церковь в катакомбах

Тем временем Истинная Церковь России уходила все глубже и глубже в катакомбы, опасаясь лжебратий и оставляя всякую надежду влиять на широкие народные массы в ближайшем будущем. В 50-х гг. все еще сохранялась довольно большая сеть катакомбных общин, обслуживаемых многими замечательными священниками и очень немногими святыми епископами, такими как Петр (Ладыгин; † 1957) и Варнава (Беляев; † 1963) (49). Но непрекращающаяся сыскная деятельность КГБ, которому помогало и духовенство Московской патриархии, постепенно подрывала силы исповеднической Церкви.

Однако, "когда в 1961 г., — пишет архиепископ Лазарь, — права священников были у них отняты и переданы приходским советам, они притихли, и нам стало легче; по крайней мере, мы могли ходить к нашим священникам, и священники начали свободнее приходить к нам, исповедовать и причащать нас. С 1961 г. Московская патриархия успокоилась по отношению к нам. Конечно, когда иностранцы спрашивали представителей Московской патриархии: "Существует ли Катакомбная Церковь?" — ответ был всегда: "Нет". Это была ложь. Катакомбные верующие были по всей России, так же как есть и сегодня..." (50)
 
Духовную мощь этих катакомбных верующих хорошо показывает следующий случай из жизни катакомбного епископа Серафима (Поздеева), основателя одной из нынешних ветвей Катакомбной Церкви, известной как "Тихоновская".

"Однажды был такой случай. В городе Куйбышеве в одном доме собралась молодежная вечеринка по случаю дня рождения хозяйки дома, девушки Зои. Она пригласила своих друзей, но юноша, с которым она дружила, не пришел ее поздравить. Его имя было Николай. До этого у них произошел конфликт. Она ждала, что он сделает шаг к примирению, но он этого не сделал. После торжественной трапезы все стали танцевать. У нее же не оказалось пары. Тогда она взяла икону святителя Николая и сказала: "Мою любовь тоже зовут Николай, но он не пришел, ты будешь вместо него". Она взяла икону и стала танцевать с ней, но, не пройдя и круга, вдруг замерла на месте, стала как каменная, так что никто не мог сдвинуть ее с места. Друзья перепугались и убежали. Так она стояла весь Великий Пост, никто ничего не мог сделать. Врачи сказали, что она жива, но она не ела, не пила и не падала. Сюда стало стекаться много народа. Иногда от нее слышались крики: "Весь мiр сгорит в огне! Люди, кайтесь, скоро пришествие Христа!" Дом был окружен. Хотели вырубить пол, но когда начинали это делать, из досок начинала проступать кровь. Хотели искусственно кормить и вскрыть трахею, но тело не поддавалось ни скальпелю, ни ножу. Приезжали разные священнослужители из патриархии читать молебны. Даже сам патриарх Алексий отслужил молебен, чтобы взять икону святителя Николая у этой Зои. Но икона не была ею отдана. И только за три дня до Пасхи владыка Серафим пришел и взял икону у нее с очень простыми словами: "Ну, что, настоялась? Давай сюда икону". Зоя пришла в себя, а потом рассказывала: "Ой, мама, как страшно на том свете. Как люди заблуждаются, когда они серьезно относятся к этой жизни и шутят о той загробной, даже не зная, что ждет их". Три дня она прожила и в Светлое Христово Воскресение преставилась ко Господу" (51).

Жизнь катакомбных христиан в послевоенный период оставалась по-прежнему очень тяжелой. Многие из них были лишены имущества и изгнаны из своих жилищ, были вынуждены жить в землянках и есть траву и коренья. Им не давали землю под огороды, на них возлагали тяжелые добавочные налоги, их принуждали к работам в опасных зонах. (В 1986 г., например, катакомбный епископ Владимiр /Абрамов/ был приговорен к работам в Чернобыле, но бежал.) Во время войны они отказывались вступать в Красную Армию, а после войны часто отказывались даже пользоваться электричеством и радио, считая их за "лампочку Ильича" и "дар антихриста". Они не позволяли своим детям изучать марксизм-ленинизм, вступать в пионеры и в комсомол, так что детей у них зачастую отбирали (52).

Но наиболее открытой формой отказа от сотрудничества с советской властью со стороны катакомбных христиан был отказ принимать советские паспорта — отказ, получивший массовый характер во время хрущевского гонения. Надо сказать, что паспортизация была введена в Советском Союзе лишь в 1932 г. и только в наиболее урбанизированных областях. Катакомбные иерархи не благословили своих духовных чад брать паспорта, потому что в них отражалось социальное происхождение и положение христиан, что подвергало их преследованиям. Катакомбные христиане не хотели получать то, что они считали за печать антихриста, или заявлять себя гражданами антихристова царства.

Крестьянам паспортов не давали, но зато они были привязаны к земле, на которой работали. Их сгоняли в колхозы и принуждали делать разные вещи против их совести, как например, голосовать за коммунистических чиновников, которые разрушали их жизненный уклад и их храмы. Тех, кто отказывался делать это, — а, например, в Липецкой, Воронежской и Тамбовской областях отказы были практически общим явлением — жестоко преследовали и часто оставляли умирать с голоду.

4 мая 1961 г. советское правительство издало декрет о "паразитизме" и начало кампанию за всеобщую паспортизацию. В местных газетах по всей стране было объявлено, что для того, чтобы получить советский паспорт, гражданин СССР должен признавать все законы советской власти, прошлые и настоящие, начиная с ленинских декретов. Поскольку это означало на деле признание всех преступлений советской власти, то поднялось движение, сгруппировавшееся в основном в сельских местностях среди тех крестьян и их семей, кто в тридцатых годах отверг коллективизацию.

"И вот, — пишет Е. А. Петрова, — по всей огромной стране среди христиан стихийно вспыхнули протесты по поводу всеобщей паспортизации. Огромное число тайных христиан, имеющих советские паспорта, стали отказываться от них, уничтожать, сжигать и громко, вслух, всенародно отрекаться от советского гражданства. Сдавали свои паспорта и многие из христиан патриаршей Церкви. Возникло целое мощное движение беспаспортных христиан. Были случаи, когда по двести человек сразу приходили в местный совет и сдавали свои паспорта. Под Ташкентом за один день целая христианская община сдала сразу сто паспортов. Сдавали паспорта общины в Кемеровской и Новосибирской областях. Сдавали и сжигали свои паспорта христиане в Алтайском крае... Протесты по поводу всеобщей паспортизации вспыхнули в Белоруссии, на Украине, в Воронежской, Тамбовской, Рязанской областях... Христиан, отказавшихся от советских паспортов, стали хватать и раскидывать по тюрьмам и ссылкам.

Но несмотря на эти репрессии, движение беспаспортных христиан росло и укреплялось. Именно в эти годы Катакомбная Церковь сильно пополнилась из числа христиан патриаршей Церкви, отказавшихся от советских паспортов и вернувшихся в лоно Истинной Православной Церкви" (53).

В 70-е годы детальные анкеты, требовавшиеся для получения паспорта, были отменены, но в 1974 г. иметь паспорт стало обязательным для каждого советского гражданина, кроме заключенных и находящихся в лечебницах психических больных. Были введены новые красные паспорта вместо прежних зеленых, от которых они существенно отличались. Так, на их развороте было написано: "Паспорт гражданина Союза Советских Социалистических Республик", и помещался серп и молот, что было неприемлемо для беспаспортных катакомбников, которые предпочитали лучше идти на тюрьмы, ссылки и голод. Те, кто в те годы присоединялся к Катакомбной Церкви, часто вычеркивали в паспорте слово "гражданин", заменяя его словом "христианин", так что у них получался "Паспорт христианина Союза Советских Социалистических Республик" (54).

Хотя беспаспортники и не заходили так далеко, чтобы говорить, что все имеющие советский паспорт суть отступники от веры, они все же считали обладание таким паспортом серьезным грехом. Движение это существует до сего дня. Однако, некоторые его лидеры были вынуждены взять паспорта с целью выехать за границу для рукоположения (55).

Вопрос о паспорте имеет большее богословское и практическое значение, чем это может показаться на первый взгляд. В сущности, он восходит к вопросу о том, считать ли советское государство "кесарем", которому должно отдавать "кесарево" (налоги, гражданская лояльность, служба в армии) или же "коллективным антихристом", послушание которому вовлекает в компромиссы и посему неприемлемо для христианской совести. Хотя большинство членов Истинной Российской Церкви в нынешнем столетии обходили этот вопрос (по вполне понятным причинам — призыв к отказу от паспортов есть по сути призыв к мученичеству, на который лишь очень немногие могут откликнуться), по-прежнему остается спорным, не требует ли послушание анафеме 1918 г. против большевиков отвержения советского государства, советских паспортов, службы в советской армии и т. д. в той степени, в какой лишь беспаспортники осуществили это на протяжении последних десятилетий. Однако, позиция беспаспортников ослабляется, с одной стороны, крайним ригоризмом некоторых из них, доходящим до отказа пользоваться советскими деньгами, поскольку на них изображен серп и молот; а с другой стороны — компромиссом, на который пошли некоторые из их руководителей, взяв паспорта, чтобы путешествовать за границу. Проблема, таким образом, заключается в определении, какого рода и какой степени участие в жизни антихристова царства является реальным подчинением антихристу.

49) О епископе Петре см.: Краткое описание биографии мене недостойного схиепископа Петра Ладыгина... 200–210 См. также: Церковная жизнь. № 7–8 (1985); Схимонах ЕПИФАНИЙ (ЧЕРНОВ), Катакомбная Церковь на Российской земле (1980; рукопись). О епископе Варнаве см.: V. MOSS, Holy Hieroconfessor Barnabas of Pechersk // Orthodox Life (January–February, 1995).

50) Out from the Catacombs // Orthodox America. Vol. X, № 10 (100) (1990) 6.

51) Епископ СЕРАФИМ (ПОЗДЕЕВ), Неопубликованная рукопись.

52) См.: Монах АМВРОСИЙ (ФОН СИВЕРС), Государство и катакомбы // Религия и права человека (М.: Наука, 1996) 105, 111.

53) Е. А. ПЕТРОВА, Перестройка Вавилонской башни — последний шанс вселикого антихриста (М.: Самиздат, рукопись, 1991) 5–6.

54) ФОН СИВЕРС, Государство и катакомбы... 104.

55) Например, о. Гурий (Павлов), который взял паспорт в 1991 г., чтобы быть рукоположенным во епископы в Бостоне. О паспортной системе см.: M. MATTHEWS, The Passport Society (Oxford: Westview Press, 1993) Ch. 3.

Русская Зарубежная Церковь

В течение всего этого периода единственной Церковью, способной исповедовать истину открыто и поведать мiру о реальном положении дел в России, была Русская Православная Церковь Заграницей (РПЦЗ). И она продолжала делать это смело и убедительно, несмотря на подрывавшие ее расколы в Европе, где так называемый "Парижский экзархат" заразился ересью софиологии и, после некоторых колебаний, окончательно связал свою судьбу с "мiровым православием" под омофором новостильного Вселенского патриарха, и в Америке, где большинство паствы вошло после Кливлендского лжесобора 1946 г. в общение с Московской патриархией. Однако, как мы видели, обновленцы сумели ввести неких от рода своего в западноевропейские епархии РПЦЗ во время II Мiровой войны; и в 60-х гг. архиепископ Аверкий Сиракузский и Троицкий замечал в письме к первоиерарху РПЦЗ митрополиту Филарету, что "с тех пор, как появились у нас тенденции одной малой группы епископов, составив свою партию, стремиться к захвату всей власти в Церкви, и начались у нас смуты, которые — увы — и ведут нашу Церковь к развалу, все углубляясь и расширяясь с тех пор и до нашего времени" (56).

Одной из этих смут была попытка в 1963 г. свергнуть великого чудотворца архиепископа Иоанна Сан-Франциского († 1966) с его кафедры по подозрению в покрытии им неких финансовых беспорядков в Сан-Франциской епархии. Страсти накалились до такой степени, что архиепископу Иоанну пришлось предстать перед гражданским судом. Он был оправдан, но против него свидетельствовали четверо его собратьев-епископов (57)! В том же 1963 г. архиепископ Иоанн в своем докладе Архиерейскому Синоду РПЦЗ сказал: "С болью приходится наблюдать и видеть развал Зарубежной Церкви, выгодный лишь врагам ее. Мы, ее архиереи, не можем допустить сего, как и того, чтобы одна сорганизовавшаяся группа господствовала над остальным епископатом и любыми средствами проводила то, что желательно ей" (58).

Другим проявлением деятельности этой "малой группы епископов" была их попытка ослабить позицию РПЦЗ по отношению к "мiровому православию", невзирая на то, что Поместные православные церкви все глубже и глубже погрязали в апостасии. В частности, они пытались доказать, что РПЦЗ никогда не считала введение нового календаря чем-то большим, чем просто "ошибкой", и что она никогда не порывала общения с "мiровым православием" по той или иной причине. Теперь РПЦЗ и вправду попыталась продолжить прерванное было общение с поместными православными церквами, включая даже новостильные. Однако, как мы видели, Русская Церковь как внутри, так и за пределами России отвергла предложенные в 1923 г. Мелетием Метаксакисом реформы, включая и переход на новый стиль. Более того, попытка патриарха Григория VII вмешаться в дела Русской Церкви в пользу навостильных раскольников "Живой церкви" встретила решительный отпор и патриарха Тихона, и митрополита Антония Киевского, председателя Архиерейского Синода Русской Церкви Заграницей. Решительно протестовала РПЦЗ и в 30-е гг., когда русский митрополит Евлогий Парижский, запрещенный в служении Архиерейским Синодом, был принят на правах автономного архиерея под омофор Вселенского патриарха (епархия Евлогия вскоре стала главной колыбелью экуменической ереси).

Отношение РПЦЗ к экуменизму в целом и новому календарю в частности заметно ужесточилось в конце 50-х — начале 60-х гг., когда были установлены первые контакты между РПЦЗ и Греческой Старостильной Церковью — сначала с "флоринитской" ее ветвью, а затем также и с "матфеевской".

Но в это же самое время "малая группа епископов" стала делать попытки использовать прежние прецеденты периодического общения, с тем чтобы оправдать свое стремление сохранить общение с экуменистами. Лидером этой группы был архиепископ Антоний Женевский. Ему особенно противостояли архиепископы Антоний Лос-Анжелосский и Аверкий Сиракузский, которые были противниками каких-либо отношений РПЦЗ с отступническими церквами "мiрового православия".

Негласной целью "малой группы епископов" было добиться признания Русской Зарубежной Церковью Московской патриархии, а затем, последовав примеру Американской митрополии, войти с патриархией в некоторое общение. Однако, они еще не чувствовали себя достаточно сильными, чтобы открыто оспаривать суждение архиепископа Джорданвилльского Виталия (Максименко), который писал в 1955 г.: "Патриархия нарушила существенный догмат о Церкви Христовой и отвергла ее существенное назначение — служить возрождению людей, и заменила противоестественным для Церкви служением безбожным целям коммунизма. Это отступление горше всех прежних арианств, несторианств, иконоборчеств и прочих. И это не личный грех того или иного иерарха, но коренной грех Московской патриархии, утвержденный, провозглашенный и связанный присягой пред всем светом, так сказать, догматизированный апостазис..." (59)

Тем не менее, РПЦЗ никогда официально не порывала общение с другой церковью "мiрового православия" — Сербской патриархией; и многие не хотели и теперь порывать с нею — не из обновленческих побуждений, но из подлинного чувства любви к Церкви, оказавшей такое теплое гостеприимство РПЦЗ в период между двумя войнами. "Малая группа епископов" использовала эти чувства, чтобы доказать, что не только Сербская церковь, но также Московский и Вселенский патриархаты имеют благодать, даже если, по выражению архиепископа Антония Женевского, они не всегда "должным образом пользовались данной им благодатью". Архиепископу Аверкия, в частности, пришлось заметить, что Сербская патриархия 60-х гг. была вовсе не та же, что мученическая Сербская патриархия 30-х и 40-х гг., что теперь она в полном общении с Московской патриархией, под контролем титовских коммунистов и с 1965 г. — полноправный член Всемiрного Совета церквей (патриарх Герман даже стал одним из президентов этого церковного Вавилона)...

Эти более-менее скрытые разделения в РПЦЗ выступили снова на поверхность с уходом на покой митрополита Анастасия в 1964 г. Тогда случилось такое противостояние между сторонниками двух кандидатов на освободившееся место митрополита — архиепископов Никона (Рклицкого) и Иоанна (Максимовича), — что для того, чтобы избежать раскола, архиепископ Иоанн снял свою кандидатуру и предложил вместо себя самого молодого архиерея — епископа Филарета Брисбенского. Это предложение было затем принято всеми (60).

Новый митрополит столкнулся с трудной задачей. Ибо, с одной стороны, ему нужно было вести свою Церковь в сторону решительного отвержения апостасии "мiрового православия", а с другой — сохранять единство между членами собственного Синода, из которых некоторые были по духу ближе к "мiровому православию", чем к истинному...

56) Архиепископ АВЕРКИЙ, Письмо от 14/27 сентября 1966.

57) Описание это процесса см.: Monk DAMASCENE, Not of this World (Forestvill, Ca: Fr. Seraphim Rose Foundation, 1993) [рус. пер.: Иеромонах ДАМАСКИН (ХРИСТЕНСЕН), Не от мира сего. Жизнь и учение иеромонаха Серафима (Роуза) Платинского (М., 1995) — Ред.] Ch. 3. См. также: A Saint’s Final Golgotha // The Orthodox Word. № 175–176 (March–June 1994) 109–141.

58) A Saint’s Final Golgotha // The Orthodox Word. № 175–176 (1994) 140. См. также: Схимонах ЕПИФАНИЙ (ЧЕРНОВ), Проникновение обновленчества в Русскую Православную Церковь Заграницей (Рукопись).

59) Архиепископ ВИТАЛИЙ (МАКСИМЕНКО), Мотивы моей жизни (Джорданвилль, 1955) 25.

60) Однако, новостильники присутствовали и в этот критический переходный период. Так, новостильный греческий еп. Дионисий Новозеландский участвовал в наречении митрополита Филарета во епископа Брисбенского, а после смерти митр. Анастасия патриарх Афинагор послал в Синод телеграмму соболезнования, а архиепископ Иаков пропел Трисвятое (соответствует русской литии — Ред.) над его останками.

Москва и Митрополия

Между тем, Московская патриархия, под руководством генерала КГБ митрополита Ленинградского и тайного католического епископа Никодима (Ротова) делала большие шаги на международном экуменическом поприще. Так, в октябре 1969 г. митрополит Никодим преподал причастие католическим студентам Руссикума в Риме. За этим последовало решение русского Священного синода разрешить православному духовенству преподавать таинства старообрядцам и римо-католикам.

Это решение произвело "удивление, печаль и недоумение" в Элладской Церкви и "новое проблематичное положение с экуменической, пастырской и богословской точек зрения", по мнению Вселенской патриархии (61). Но не говорил ли Афинагор, что иерархи и богословы не должны стоять на пути народов к интеркоммуниону? Трудно увидеть в этой реакции греческих новостильников что-либо, кроме ревности к успехам Русской церкви, обогнавшей их в экуменической гонке. И это не привело, во всяком случае, ни к каким решительным действиям.

Более серьезным было постановление Синода Русской Зарубежной Церкви "рассматривать решение Московской патриархии, дающее римокатоликам доступ ко всем таинствам Православной Церкви, как нарушающее священные каноны и противное догматическому учению Православия. Входя в общение с инославными, Московская патриархия отчуждает себя от единения со свв. отцами и учителями Церкви. Этим своим деянием она не освящает еретиков, которым она преподает таинства, но сама становится причастной их ереси" (62).

Архиепископ Аверкий так комментировал это решение: "Теперь, если и были кое у кого сомнения, как нам относиться к современной Московской патриархии, можно ли считать ее православной, вследствие ея тесного союза с богоборцами, гонителями веры и Церкви Христовой, эти сомнения должны окончательно отпасть: вступив в литургическое общение с папистами, Московская патриархия тем самым отпала от Православия, и не может более почитаться православной..." (63)

Решение Московской патриархии давать причастие католикам поставило другую русскую юрисдикцию в Северной Америке, Митрополию, в затруднительное положение; ибо в начале шестидесятых Митрополия (церковное сообщество, отколовшееся от Русской Зарубежной Церкви в 1946 г.) была, в лице отцов Иоанна Мейендорфа и Александра Шмемана, среди самых консервативных участников экуменического движения.
Однако, с 1968 г. эта церковь вступила в секретные переговоры с Московской патриархией о даровании ей автокефалии. Согласно их договоренности, Московская патриархия должна была провозгласить Митрополию автокефальной Православной Церковью Америки в обмен на японские приходы последней, долженствовавшие перейти в юрисдикцию МП. Это соглашение, которое не было признано ни одной из остальных Автокефальных Церквей и служило к пользе, в конечном итоге, лишь Московской патриархии и КГБ, было публично оглашено в декабре 1969 г. — как раз в тот момент, когда Московская патриархия объявила о своем вхождении в частичное общение с католиками. Так бывшая Митрополия обнаружила, что получила автокефалию от церкви, находившейся теперь в общении с католиками. Естественно, это нанесло смертельный удар тем антиэкуменическим мнениям, которые еще оставались в этой церкви. Таким образом, единственными Церквами, еще свободными от ереси экуменизма и способными открыто выступать против нее, остались Русская Зарубежная Церковь и греческие старостильники, включая в 1970 г. одиннадцать из двадцати афонских монастырей.

Однако, прежде чем проститься с драматическими событиями 1960-х гг., обратимся к последнему православному заявлению Митрополии в марте 1969 г.: "Основной целью экуменического движения ...является единство всех христиан в одном благодатном организме. И здесь Православная Церковь твердо исповедует, что такое подлинное единство обретается, прежде всего, в единстве веры, в несомненном приятии всеми Священного Писания и Священного Предания так, как они во всей полноте и целостности сохранены Церковью. Истинная любовь к отделенным от нас братьям (неправильное название еретиков, кои не суть наши братья во Христе) состоит посему не в замалчивании всего, что разделяет нас, но честном свидетельстве об Истине, которая одна может объединить нас всех, а также в общем поиске путей, как сделать Истину очевидной для всех. Только так всегда понимала Православная Церковь свое участие в экуменическом движении... Однако, внутри экуменического движения всегда существовало другое понимание единства. Это другое понимание сегодня, кажется, становится более популярным. Оно, фактически, не придает никакой важности согласию в вере и учении и базируется на релятивизме, т. е. на предположении, что догматическое  и  каноническое  учение  Церкви,  будучи  "относительным", — не обязательно для всех. Единство рассматривается как уже существующее, и нужно лишь выразить и усилить его на экуменических мероприятиях или богослужениях. Такой подход совершенно несовместим с православным пониманием экуменического движения.

Различия между этими двумя подходами нигде лучше не выражаются, чем в отношении к сослужению и интеркоммуниону между разделенными христианами. Согласно православному учению, молитвы и таинства Церкви, особенно Божественная Евхаристия, суть выражения полного единства — в вере, в жизни, в служении Богу и человеку — как данного Богом. Такого единства с другими христианами мы ищем, но мы еще не достигли его. Посему в православном понимании никакая форма сослужения, т. е. никакое совместное участие в литургической молитве или таинствах с теми, кто не принадлежит к Православной Церкви, не может быть допущена, ибо это будет означать единство, которого в реальности не существует. Это будет означать самообман, обман других и создание впечатления, будто Православная Церковь признает то, чего она в действительности не признает" (64).

61) Цит. по: Eastern Churches Review. Vol. III, № 1 (Spring 1970) 91–92.

62) Определение от 18/31 марта 1970 г. Ср. Указ Архиерейского Собора от 15/28 сентября 1971 г.: "Несогласие решения Московской патриархии относительно преподания причастия римокатоликам с православным догматическим учением и канонами Церкви совершенно очевидно всякому, хоть немного знакомому с богословием. Оно было справедливо осуждено определением Синода Элладской Церкви. Святые каноны позволяют причащение великого грешника, находящегося под запрещением (епитимией), когда он близ смерти (13 прав. I Всел. Соб., 6 Карфаг., 2 и 5 Григория Нисского), но нет ни одного правила, которое распространяло бы это на лиц, чуждых Православной Церкви, покуда они не отвергнут свои лжеучения. Какое бы объяснение митр. Никодим и другие московские иерархи ни пытались дать этому деянию, совершенно ясно, что, хотя и с некоторым ограничениями, общение между Московской патриархией и римокатоликами было установлено. Более того, последние недавно приняли решение позволить членам Православной Церкви причащаться у них. Все это было недавно ясно продемонстрировано на богослужении, состоявшемся 14 декабря 1970 г. в базилике Св. Петра в Риме, когда митр. Никодим преподал причастие католическим клирикам. Совершенно ясно, что подобное деяние не может быть оправдано никакой необходимостью, этим деянием Московская патриархия предала Православие. Если 45 правило Свв. Апостолов отлучает от Церкви православного епископа или клирика, который "помолился токмо с еретиками", а 10 Апостольское правило запрещает даже молиться с отлученными, то что мы можем сказать о епископе, дерзающем преподавать им Святые Тайны? Если оглашенные должны покидать церковь перед освящением Даров, и им не разрешается даже при смерти принимать причастие, покуда они не соединятся с Церковью, то как можно оправдать причащение тех, которые, будучи членами еретических обществ, гораздо дальше отстоят от Церкви, чем оглашенный, готовящийся соединиться с ней? Деяние Московского Синода, подтвержденное недавним собором Московской патриархии в Москве, возлагает ответственность за это неправославное решение на всех участников Московского собора и на всю их церковную организацию. Решение допустить католиков к причастию есть акт не только неканонический, но также и еретический, как повреждающий православное учение о Церкви, поскольку лишь истинные члены Церкви призваны причащаться Тела и Крови Христовых в Евхаристии. Московский указ, рассуждая логически, признает ее членами тех, кто, из-за своих догматических заблуждений, и сердцем и умом далеко отстоит от нее".

63) Архиепископ АВЕРКИЙ, Современность в свете Слова Божия... Т. 3. 216.

64) Цит. по: Eastern Churches Review. Vol. II, № 4 (Autumn 1969) 425–426.