Как это ни покажется парадоксальным, новый российский праздник "День народного единства" больше всего напоминает... иудейскую Хануку. И в Иудее I века до н.э. и в Московии XVII в. имела место национально-освободительнася война с ярко выраженными религиозными элементами. В обеих войнах воевать пришлось не только с интервентами, но и с их местными коллаборантами. Наконец, ни освящение Храма Хасмонеями, ни освобождение Москвы ополчением Минима и Пожарского не означали окончания боевых действий - и русским, и иудеям пришлось еще долго и с переменным успехом воевать, прежде чем они смогли вернуться к мирной жизни.

В настоящий момент радикальные националистические элементы активно дискредитируют новый праздник. И это, право слово, жаль. Ибо день освобождения Москвы от поляков мог бы стать источником того здорового патриотизма, которым для многих иудеев является Ханука и которого России традиционно не хватает.

Однако сегодня мне хотелось бы поговорить не о тех, кто освобождал в 1612 Москву, русских патриотах-ополченцах, но о тех, кого они оттуда изгоняли. Ибо, на мой взгляд, история Речи Посполитой XVII века может быть для нас весьма поучительной.

Как мы уже сказали, с капитуляцией защищавшего Кремль полковника Гонсевского военные действия между Россией и Польшей отнюдь не завершились. И лишь в 1618 году в местечке Деулино было подписано русско-польское перемирие, в соответствии с которым к Польше отошел ряд пограничных городов, и, в первую очередь, захваченный в 1611 году Смоленск.

Это соглашение имело роковые последствия для русско-польских отношений. Геополитические обстоятельства XVII века открывали немало возможностей для русско-польского сотрудничества, как оборонительного – против османской экспансии, так и наступательного – против шведской гегемонии на Балтике (впоследствии сторонником именно такой политики станет "канцлер" царя Алексея Михайловича Ордин-Нащокин). Однако пока Смоленск оставался в руках поляков, ни о каком сотрудничестве в Кремле не хотели и думать. Контроль над крепостью, построенной Федором Конем, позволяла полякам в течение нескольких дней практически беспрепятственно дойти до стен Москвы (что, собственно, и было проделано польским королевичем Вячеславом, который в 1613 году едва не вернул себе русский престол, обещанный ему московскими боярами). Поэтому неудивительно, что мечта о возвращении Смоленска превратилась в идею-фикс российской внешней политики.

Первая попытка реванша была предпринята в 1632 году.Причем накануне войны фактический правитель страны, патриарх Филарет (Романов), пытался договориться об антипольском союзе не только со шведским королем Густавом-Адольфом, но и с "басурманами"-турками. Тогда удача сопутствовала полякам (по мнению современников - потому, что русские напали "через договор"). Осаждавшая Смоленск армия боярина Шеина была вынуждена отступить, и новый русско-польский договор закрепил прежнюю границу.

Однако следующий конфликт протекал уже совсем иначе. Начавшаяся с восстания православного казачества и сопровождавшаяся шведскиим нашествием русско-польская война 1654-1667 закончилась для Польши значительными территориальными потерями (к России отошли Смоленск и восточная Украина, а в конечном итоге - также и Киев), но и нанесла стране такой удар, от которого Речь Посполитая так и не смогла оправиться.

Кстати, о казачьем восстании Хмельницкого. Не вызывает сомнений, что главной причиной восстания следует признать репрессивную политику польской короны против казачьего войска и старшины, а также - нетерпимый феодальный гнет, которому подвергалось украинское посполитство. Однако огромную роль сыграл также религиозный фактор.

Православные подданные Варшавы не раз и не два доказывали свою верность польской короне. Когда в 1621 году Польше угражали турецкие полчища султана Османа, именно прасвославные казаки во главе с гетманом Сагайдачным помогли полякам отразить нашествие. И, тем не менее, православные подданные короны не только не пользовались равноправием, но и постоянно подвергались различным гонениям и притеснениям. Не помог даже специальный королевский "диплом", в котором православным давалась свобода вероисповедания.

В качестве примера приведем одну из многочисленных жалоб, поданных православной шляхтой польскому сейму:
"Религия греческая древняя (avita) инкорпорованная (incorporate), упривилегированная pasta'ми conventa'ми, апробированная и священной присягой нынешнего короля, пана нашего милостивого, подтвержденная, подвергается таким насилиям в христианском католическом государстве, в вольной и свободной Речи Посполитой, каких не претерпевают и христиане-греки в мусульманской (poganskiey) неволе. Церкви, монастыри и кафедры у нас отобраны, свободное отправление богослужения запрещено, бедные христиане умирают без святого причастия и не смеют публично погребать своих умерших. В Люблине, в Сокале, в Бельзе и других городах вследствие отнятия церквей православные христиане принуждены тайно погребать умерших в подвалах (w piwnicach) и домах своих". Митрополиту (православному) запрещают носить крест пред собою и хотят добиться подтверждения этого запрещения сеймовым постановлением"

Если даже православная шляхта не могла защитить свои права, то нетрудно догадаться, каково приходилось простому казаку и особенно крестьянину, который находился в полной власти пана. В последнем случае феодальное и религиозное притеснение нередко выглядело особенно горьким, поскольку его исполнителями оказывались евреи, арендовавшие имения у польских феодалов. В еврейской литературе есть немало историй про жестокого "пана", сдиравшего семь шкур со своего арендатора. Соответственно, ему, чтобы выжить, приходилось драть с украинских крестьян десять. Причем дело доходило до того, что кое-где евреям было передано право взимать сборы за отправление в церквах православных религиозных обрядов - за крестины, свадьбы, похороны. В результате одним из традиционных образов устного народного творчества стала ненавистная фигура еврея-арендатора, сжимающего в руке ключи от церкви.

В этой ситуации достаточно было искры, дабы разгорелось пламя. Поэтому неудивительно, что когда Хмельницкий призвал народ постоять не только за "вольности", но и за "веру православную", под его знамена стеклись десятки тысяч православных украинцев. Дальнейшее известно: в польской историографии эпоха хмельнитчины и последовавших за ней войн получила красноречивое название "Потоп".

В начале XVII века Польша находилась на вершине своего могущества. Даже изгнание поляков из Москвы не ослабило, а скорее укрепило Речь Посполитую, избавив ее от необходимости вести непрерывную и малоперспективную борьбу за удержание новых восточных владений. Однако неуемные аппетиты польской элиты, а также неспособность проводить разумную и терпимую политику в отношении собственных религиозных меньшинств в течение нескольких десятилетий привели панское государство к краху.

Этот урок важно помнить и другим государствам.