Настоящим открытием в этот раз стали для меня китайские христиане. Их в окрестностях Вэньчжоу, как уже говорилось, очень много. Впервые я встретился с христанкой в глухой горной деревушке. В нее приходишь, поднимаясь от Утеса господина Тао по живописному ущелью Каменных Ворот. Путь долгий, после которого тянет посидеть и закусить. Мы заказали в одном доме обед и поднялись чуть выше к дому, где жила одна из местных христианок. В большой гостиной, по-китайски неприбранной и неуютной, уже немолодая хозяйка дома, увидев нас, тут же села за клавесин и, как водится здесь, высоким и пронзительным голосом целый час пела нам христианские гимны. Она не назвала своего христианского имени (которым китайцы-христиане обычно гордятся), и я даже не уверен, что оно у нее есть. Плотная, круглая, толстощекая, с большим выпученным ртом и короткой стрижкой она казалась пионеркой со школьного плаката и излучала такой безудержный оптимизм, какого я давно не видел ни в Европе, ни в России. Пение она прерывала только для того, чтобы показать нам семейные альбомы с фотографиями ее сына и невестки. Сын у нее тоже, как говорят здесь, новой веры, учится в каком-то университете в Ханчжоу, его жена работает при церкви. В конце концов, войдя в раж, она вскочила и стала петь стоя, кланяясь гостям после каждой песни. Пела она на местном диалекте, и когда я попросил ее перевести слова песен на нормативный язык, она на мое удивление ответила, что не знает, как перевести. Любовь к Богу у нее была, видно, совсем родная, корневая. Напоследок же она исполнила песню времен Культурной революции про образцовую народную коммуну Дачжай: встает красное солнце, крестьяне с мотыгами идут на работу и превращают склоны холмов в аккуратные террасы полей, с которых собирают богатый урожай… И я вдруг понял, что для этой простой женщины преображение мира силою веры в Христа и преображение земли разумом и трудом человека – вещи одного порядка. Что же объединяет то и другое? Не что иное, как отношение к миру в свете сообщительности, которое восполняет все вещи, восстанавливает целостность мира и, следовательно, дарит радость бытия. В жизни китайцев оно выражается в тех самых "китайских церемониях", вездесущей любезности, а, по существу, об-ходительном, пред-упредительном поведении (русские язык очень точен здесь), которое составляет одновременно основу китайской морали и китайской стратегии успеха, ведь овладевший предупредительным поведением умеет опережать других. На следующий день вечером отправляюсь со спутниками в местную христианскую церковь. Скромное здание на пригорке, ворота с надписью Иманэйли (т.е. Иммануил – с нами Бог). Невольно читаю иероглифы по-китайски, получается галиматья: "посредством лошади выгода внутри". При церкви все такая же неприбранная комната-канцелярия, убогая богадельня, в молельном зале ни одного образа, на потрескавшейся стене висит большой позолоченный иероглиф "любовь". Простые, скромно одетые люди, не знающие своей деноминации (обычное явление в Китае) и даже, кажется, не имеющие христианских имен. Говорят только на своем диалекте, рассказывают, как я догадываюсь, о разных чудесах в их жизни, случившихся от веры в Христа, молятся горячо. После службы с любопытством разглядывают иностранцев и, конечно, спрашивают нас, зачем мы приехали в эти глухие края. Услышав, что гости из далекой страны приехали изучать методы оздоровления в даосизме и буддизме, старший из них громко кричит: "Так это же ересь! Верить надо в Христа и все. Вот я уверовал, и все болезни у меня прошли!". Оказывается, эти полуграмотные крестьяне могут поучить Христовой вере мудрецов с христианского Запада и притом с истинно мужицким практицизмом готовы выбросить за борт все наследие "пятитысячелетней китайской культуры", если их новая вера помогает им в жизни. Было видно, что разговоры европейских христиан про мучительные сомнения и свободу выбора в вере, силу разума и права человека были бы им совершенно непонятны. Их свобода – принять Христа без раздумий, да так, чтобы не отвергнуть мир, а вместе с Христом принять всю полноту жизни и, значит, ее безграничную радость. Вот так "благая весть" христианства органично сливается для этих простых китайцев с их традиционно оптимистическим взглядом на жизнь, потому что в обоих случаях они исповедуют целостное отношение к миру, и их труд в полном согласии с традиционной китайской мудростью сливается с "работой Неба". Знаю, какие возражения наши православные – да и католики – предъявят этим доморощенным христианам Азии. Они скажут, что избыточная экзальтация этих людей на самом деле лишь компенсирует чрезмерную рациональность их восприятия Евангелия – ситуация свойственная, по правде сказать, всему протестантизму и вообще всякой секте. Стало быть, в их душе нет подлинного мира, и они, сущности, "пребывают в прелести и ереси". Очень может быть. Но и то верно, что Бог открывался не многомудрым мужам, а неграмотным пастухам и что молитва без предельной, последней искренности сердца останется втуне. А для этих христиан вера есть сама жизнь, и ее плоды очевидны и реальны. В чем для меня нет сомнения, так это в том, что для христиан Кедровой долины иноземная религия способна мобилизовать все ресурсы их прирожденного энтузиазма. В этом качестве она соответствует истинной кульминации китайского духа. Я не заметил в прихожанах этой бедной церкви, чтобы они испытывали что-то похожее на комплекс неполноценности перед выходцами из зрелого христианского мира и вообще каких-либо признаков христианского интернационализма. Мне показалось даже, что они сами готовы учить вере в Христа западных христиан. Когда-то эта непоколебимая уверенность в своем духовном достоинстве, не сказать превосходстве, поразила меня в корейских христианах. Теперь, видно, настал черед китайцев. Но именно потому, что христианство требует от китайцев предельной высоты их духовного энтузиазма, эта пришлая религия, наверное, никогда не станет в Китае ни массовой конфессией, ни ядром национальной культуры. Впрочем, и то верно, что христианский энтузиазм разливается в китайском обществе по давно устроенным каналам циркуляции духовных сил. Церкви там сплошь и рядом буквально именуются общественно-политическими центрами, центрами пропаганды правильного поведения (мы все же в Китае). Рядом с одной маленькой церквушкой я увидел большую доску объявлений с замысловатой надписью (постарался перевести так, чтобы ничего не потерять из оригинального смысла: "Доска пропаганды борьбы передовиков-новаторов за лучшее деятельностное знание". Еще одно проявление энтузиазма, в котором сливается "революционное строительство" компартии и горячая вера в Христа. А на волне этого энтузиазма вера в Христа беспрепятственно вливается в единый поток общекитайской духовности. То, что среди вэньчжоусцев много христиан, напоминает о том, что они "думают не так, как другие". Но нет ничего более типично китайского, чем быть особенным. В каком-то глубоком смысле непохожие на других китайцев, говорящие на непонятном для других диалекте, открытые морю и загранице жители Вэньчжоу и его окрестностей – самые настоящие китайцы, китайцы до мозга костей. Владимир Малявин, "СРЕДОТОЧИЕ", 24 января 2013 г. |
