Когда правовая система в России лежит в руинах, когда общество потеряло ценностные ориентиры, когда иных охватывает отчаяние, а другие ищут спасение в равнодушии и цинизме, стоит напомнить, что страна наша не такая уж цивилизационно безнадежная. В ее истории (не пафосной, не героической, а обычной) есть немало такого, что позволяет нам сегодня жить и надеяться. Один эпизод из такой истории – очень красноречивый – мне и хотелось бы привести. Он взят из книги"Из воспоминаний. Уроки жизни" (М.: Московская школа политических исследований, 2011) видного деятеля кадетской партии Василия Алексеевича Маклакова (он спасся от большевистского террора, так как незадолго до октября 1917-го был назначен послом во Францию и оставался в эмиграции до своей смерти в 1957 году). Речь в отрывке идет о первом уголовном деле, в котором Маклаков участвовал в качестве адвоката. Дело было связано с "антицерковными" высказываниями одного старовера (автор называет его сектантом). Россия в конце 1890-х годов была далеко не правовым государством. Полицейский и чиновничий произвол был огромен. Но у людей оставался последний редут надежды – суд. Суд, созданный благодаря реформе императора Александра Освободителя. Суд, в котором даже сторона обвинения вынуждена была вести себя достойно… *** "Съехав с казенной квартиры в глазной больнице, мы с братом и сестрой поселились в собственной маленькой квартире на Зубовском бульваре, во дворе. Это было в двух шагах от Хамовнического переулка, где жили Толстые, и мы там постоянно бывали. В одно из таких посещений Л.Н. меня спросил, не соглашусь ли я взять на себя защиту одного сектанта, которого лично он знает и который был присужден к тюрьме Калужским окружным судом. <…> Его защищал в Калуге местный присяжный поверенный Лион. Он был присужден к тюрьме и немедленно заключен под стражу. Лион подал за него апелляционную жалобу и просил найти ему для палаты защитника. Толстой и предлагал мне на этом деле свои силы попробовать. Я тотчас поехал в Калугу. Лион рассказал мне суть дела и устроил свидание с подсудимым в тюрьме. Оказалось, что он (настоящей фамилии его я не помню) проходил мимо фабрики, из которой в этот момент выходили рабочие. Они его знали, стали потешаться над ним. Он от них огрызался и сказал что-то лишнее. За это его привлекли к ответственности уже по 196-й статье Уложения о наказаниях как за стремление "совратить в раскол". Он меня уверял, что он не имел в мыслях никого совращать, а только защищал себя от нападок. Лион добавлял, что на суде он не хотел давать никаких показаний и что приговор был построен исключительно на протоколах дознания, где были записаны некоторые фразы его, как будто направленные против Церкви. Суд его осудил и заключил под стражу,только согласившись освободить под залог. Я залог этот внес. Он был выпущен и потому мог судиться уже в Москве, не дожидаясь выездной сессии палаты в Калугу(курсив везде мой. –М.К.). Мне было очевидно, что если б он не молчал, а рассказал, как было дело, тосуд мог поверить ему и по главному обвинению в "совращении" его оправдать. Ф.Н. Плевако по этому поводу преподал мне такое общее наставление. Суд может не верить показанию подсудимого только в двух случаях: во-первых, если оно неправдоподобно, и во-вторых, если оно противоречит другим данным дела. Если же нет ни того, ни другого, то отбрасывать показания обвиняемого есть ужепроизвол, запрещенный законом (ст. 612). Поэтому для дела было необходимо, чтобыподсудимый пришел в суди не молчал, а рассказал все, как было. С таким багажом я в назначенный день явился в палату. Еще накануне я расспрашивал подсудимого. Он красочно передал свой спор с фабричными, который превратили потом в покушение на совращение. В палате в этот день были другие дела. Моего клиента все еще не было. Я пошел его искать, его не было. Палата по моей просьбе нарушила очередь. Его дело откладывали, но его все-таки не было. Наконец, за исчерпанием списка, дело стало слушаться без него. Моя защита пропала, раз он не дал своих показаний. Мне пришлось только анализом записанных в дознании слов доказывать, что была перебранка, а не проповедь. Одного из судей я в этом успел убедить. Он остался "при мнении". Но большинство палаты приговор суда утвердило. Оказалось потом, что подсудимый испугался, предпочел не явиться и прятался в коридоре суда. Как бы то ни было, мой первый блин вышел комом, что очень меня огорчило. Я пошел поделиться с Плевако этим моим огорчением. Он мне посоветовал подать кассационную жалобу, заверяя из опыта, что в сектантских делах Сенат либеральнее и справедливее низших судов. В кассационной жалобе я указывал, что в установленных дознанием фактах и даже в самом тексте вопроса, который палата поставила на свое разрешение, не содержится главного – указания на умыселсовращения. Толстой же, со своей стороны, написал А.Ф. Кони письмо, прося обратить на это дело внимание. В результате приговор был кассирован, по отсутствию состава преступления в тексте вопроса. Когда дело стало слушаться во второй раз, прокурором был Бобрищев-Пушкин, незадолго до этого написавший прекрасную книгу о суде присяжных. Он отказался от обвинения по статье о совращении, но находил, что подсудимый виноват в "кощунстве", непочтительных выражениях по адресу Церкви, которую он позволил себе назвать, как было записано в дознании, "овощным хранилищем". Услышав эти слова прокурора, подсудимый протянул мне какую-то богослужебную книгу, где без всякой насмешки, а с большим почтением Церковь именовалась "овощным хранилищем". Нельзя было считать кощунством цитату из богослужебной книги, и, во всяком случае, намерение этими словами оказать неуважение к Церкви ничем не было доказано и не могло быть предположено. Такой неожиданный оборот с этой цитатой вызвал у самих судей улыбку, и подсудимый был вчистую оправдан. Так кончилось мое первое дело". *** Не нужно, конечно, идеализировать судебную власть досоветской России. Тот же В.А. Маклаков отмечал, что ближе к началу мировой войны стала заметной "картина падения судебных нравов как последствие присоединения суда к политике". Однако даже такое "падение судебных нравов" невозможно сравнивать с современным состоянием правовых институтов в России. Автор – заведующий кафедрой конституционного и муниципального права Высшей школы экономики Михаил Краснов,
"НОВАЯ ГАЗЕТА", 24 августа 2012 г. |
