Говорят, на благословенном Западе история даже столетней давности интересует почти исключительно специалистов. Что же до более древней истории, то эти преданья старины глубокой воспринимаются исключительно как повод снять очередное кино в красивых исторических костюмах и декорациях. В России не так: фигуры князя Андрея Боголюбского, Ивана Грозного, Петра Великого и декабристов по-прежнему вызывают ожесточённые споры, среди участников которых профессиональные историки далеко не всегда составляют значительное большинство. Понятно, что дело тут не в интересе к преданьям старины глубокой. Просто разговор о прошлом, особенно в советские времена, был удобным, а порой – едва ли не единственным способом высказать своё мнение о настоящем и будущем. Поэтому когда в застойные годы Вацуро и Гиллельсон писали о царской цензуре, а Натан Яковлевич Эйдельман – o российских корреспондентах Герцена, – ни читатели, ни цензоры не сомневались, против кого на самом деле были направлены обличительные инвективы их авторов. Cказанное выше в полной мере справедливо, когда речь заходила о фигуре Ивана Грозного. Всем было очевидно, что какой-нибудь бездарный роман В. Костылева, или 1-я серия гениального фильма Эйзенштейна были апологетикой не столько давно умершего царя, сколько живого и здравствовавшего "кремлевского горца". И напротив, книги вроде "Царство террора" Руслана Скрынникова, обличали не только Скуратова и Басманова, но и их последователей из ЧК-ГПУ-МГБ. Неудивительно, что когда в 1946 (!) году один московский профессор позволял себе критические высказывания в адрес Грозного, его студенты "холодели от ужаса: не перед деяниями царя, а перед возможной судьбой профессора – мало того, что было опасно осуждать "великого патриота", но параллели были слишком очевидны". Именно поэтому никого не должно удивлять, что сегодня, когда в стране вновь наблюдается спрос на "сильную власть" и "государственное мышление", Сталин все чаще преподносится как "эффективный менеджер", а со стороны части "патриотической" общественности наблюдаются активные попытки "реабилитации" Ивана Грозного – "великого правителя", расширившего пределы страны, искоренившего измену и крамолу и даже, по некоторым сведениям, знавшего, как правильно поступать с жидами. Отдельные почитатели требуют даже канонизации Ивана Грозного. Их стараниями уже появились иконы Грозного, акафисты "святому благоверному царю Иоанну Васильевичу" и даже сообщения о его "местном почитании" (которое, как известно, во многих случаях является прелюдией к общецерковному). Разумеется, поскольку за последние 200 лет эпоха Грозного была объектом глубокого всестороннего исследования с участием лучших научных сил, при желании можно легко найти аргументы против "реабилитации" кровавого тирана: опричный террор, разгром Новгорода, обернувшаяся поражением Ливонская война, наконец, убийство сына Ивана, ставшее причиной династического кризиса, закончившегося кровавой Смутой. Для тех, кто любит погорячее, можно вспомнить об оргиях и даже нетрадиционных утехах царя. Однако сторонники "реабилитации" всегда смогут ответить, что царя либо "оклеветали" (бояре, поляки, либералы, жидомасоны...), либо же "не так все было" – казненные действительно были изменниками, войну проиграл не царь, а воеводы, что же до царевича Ивана – так даже самые яростные обличители Грозного не утверждают, что царь преднамеренно стал персонажем картины Репина, а раз так – "бес попутал", с кем не бывает. Для того, чтобы спорить с этими доводами, нужно уже читать специальную литературу, всерьез интересоваться отечественной историей – в общем, совершать действия, которых невозможно ждать от простых обывателей. Поэтому для того, чтобы остановить реабилитацию, нужны не доводы, а символ – яркий, конкретный, и очевидный даже профану. И таким символом вполне может стать митрополит Филипп (Колычев). Его "невиновность" была установлена сначала братией Соловецкого монастыря, установившей местное почитание бывшего игумена обители еще в конце XVI века, а затем и всей Русской Церковью, причислившей Филиппа к лику святых. Непосредственная причастность Грозного к убийству митрополита также была признана на самом высоком уровне. В 1652 году, когда мощи Филиппа были перенесены с Соловков в Москву, будущий Патриарх, а тогда Новгородский архиепископ Никон прочёл перед ракой святого грамоту царя Алексея Михайловича, в которой, среди прочего, говорилось: "…великому господину, отцу отцев, преосвященному Филиппу, митрополиту Московскому и всея Руси, по благоволению Вседержителя Христа Бога, царь Алексей, чадо твоё, за молитв святых твоих здравствует.…молю тебя и желаю тебе прийти сюда, чтобы разрешить согрешение прадеда нашего, царя и великаго князя Иоанна, нанесенное тебе неразсудно завистию и неудержанною яростию, ибо твое на него негодование как бы и нас сообщниками творит его злобы… И сего ради преклоняю царский свой сан за онаго, пред тобою согрешившаго, да оставишь его прегрешение своим к нам пришествием…" Так что в результате возникает неизбежный выбор – Иван Грозный или Филипп, "государственное мышление" или церковное предание. Поскольку не могут быть одновременно правы (и уж тем более святы) убитый и убийца, палач и его жертва. Как справедливо писал Ильич, важнейшим из всех искусств для нас является кино – точнее, отечественное кино, оказавшее огромное влияние на русское общественное сознание. Все мы разговариваем киноцитатами, самые популярные герои анекдотов – Чапаев, Штирлиц, Ржевский, Холмс, даже, кажется, чукча – сошли с киноэкрана. Поэтому если лунгинский "Царь" окажется достаточно популярным и запоминающимся, то есть шанс, что кинообраз митрополита Филиппа, созданный Олегом Янковским, окажется непреодолимым препятствием к реабилитации Грозного в массовом народном сознании. Иерусалим |
